19.05.2011 в Вильнюсе во время Пастырской конференции Епархии Святого Климента архиепископ Сигитас Тамкявичус SJ, в минувшую субботу, 5 октября 2019 г. ставший кардиналом, дал свидетельство перед участниками конференции. Делимся его свидетельством:
Архиепископ Сигитас Тамкявичус SJ родился в 1938 году в деревне Гудонис (Литва). После окончания средней школы в 1955 году поступил в Духовную Семинарию в Каунасе. В 1957 году был вынужден прервать обучение, чтобы пройти обязательную службу в Советской Армии. Вернулся в семинарию, закончил ее и в 1962 году был рукоположен в священники. Работал викарием в нескольких приходах в Литве. В 1968 году вступил в Общество Иисуса. Годом позже был отстранен советскими властями от исполнения священнического служения за протест против введения лимита на прием кандидатов в семинарию в Каунасе. Не имея возможности официального служения, в течение 1 года работал на заводе. В 1975-1983 г. был назначен настоятелем в приходе Кибартай. Был основателем и – до ареста в 1983 г. – главным редактором «Хроники Католической Церкви в Литве». Совместно с четырьмя другими священниками участвовал в организации и деятельности «Комитета по защите прав верующих». В 1983 году был арестован по обвинению в антисоветской деятельности и осужден на 10 лет лишения свободы. Пять лет провел в лагерях, после чего был отправлен в ссылку. В 1988 году на волне Перестройки власти разрешили ему вернуться из ссылки.В мае 1991 года был рукоположен в епископский сан и стал вспомогательным епископом Каунасской Архиепархии, а пятью годами позже – ее Ординарием. С сентября 2005 года второй раз был избран Председателем Конференции католических епископов Литвы.
«В лагере было хорошее время. Лучше, чем сейчас. Я говорю откровенно. Я был в лагере 5 лет. В лагере, в каком-то смысле, были «длинные реколлекции». После работы я 4 часа гулял по зоне, и конечно, все время молился. И думаю, что с Богом был близок. Сейчас я – епископ, всякие административные дела – о Боге можно забыть… Епископу надо сознательно искать минуты или часы для молитвы».
Я стал священником в 1962 году, когда была советская власть. В семинарии нас учили, что советские законы разрешают обучать религии 1-2 детей. Если будешь катехизировать больше, то можешь получить 1 год лагеря.
Сначала я думал соблюдать этот закон, но епископ назначил меня в большой приход. Летом там около 200 школьников готовились к Первому Причастию. И я обучал всех. Рисковал. Меня не осудили, но отношения с советскими властями складывались плохие. Меня вызывали, ругали, переводили из прихода в приход. В течение 13 лет я работал викарием во многих приходах – в каждом от 7-8 месяцев до 1,5 лет. Один раз вышла в газете статья: «Не в то время родился священником».
В то время нам, священникам много помогали монахини разных конгрегаций. Священники боялись вести катехизацию и отдавали эту миссию монахиням. Сестры обучали за лето по 200-300 ребят. Если бы не сестры, мы пришли бы к свободе с большими потерями. Подпольная работа монахинь дала очень хорошие результаты. Для разных конгрегаций это был Божий дар. Если они этого не делали, они не имели кандидатов. В советское время наши конгрегации имели больше кандидатов, чем сейчас. Здесь действует много причин.
У нас, священников, в советское время было мало возможности для работы: мы не имели права посещать частные дома верующих, могли помогать только тем, кто приходил в храм.Некоторые все же рисковали своей свободой. Особенно трудное положение было в семинарии. Оставили только одну семинарию в Каунасе. Было 150 семинаристов. Это число сократили сначала до 75, потом до 50. А когда я стал священником, за 1 год разрешали принимать только пять человек. А умирало за год тридцать!
Тогда мы, молодые священники, собрались и обсуждали, как быть: пройдет 20 лет и священников будет совсем мало… Решили написать заявление на снятие лимита с количества кандидатов. За это заявление нам двоим запретили служить. Мне пришлось работать на заводе. Но, несмотря на это, уже через 2 года разрешили принимать в 2 раза больше кандидатов. Почувствовали, что поднимается шум, так как информация попала на Запад.
Тогда мы поняли, что власти боятся гласности. Решили собирать факты, происходящие в Литве в одну кучу. Так в 1972 году родилась «Хроника Католической Церкви в Литве». Я был молод, не имел ни журналистского образования, ни опыта. Нашлись светские люди и монахини. И с 1972 года каждые 2,5-3 месяца выходил новый номер. Каждый номер нам удалось передать на Запад. Распространять «Хронику» в Литве было не так важно, как за границей, чтобы рассказать миру как советская власть прижимает Церковь. В Литве западных журналистов не было. Мы передавали «Хронику» западным журналистам через московских диссидентов. Однажды во время обыска нашли материалы для «Хроники», завели уголовное дело, посадили несколько человек. Нашли тех, кто перепечатывал. Но саму редакцию не смогли найти до свободы, до 1989 года.
Когда меня арестовали в 1983 году, мои друзья продолжали выпускать «Хронику». Господь сохранил. Аппарат КГБ был огромный. Им удалось завербовать много сотрудников, и даже среди священников, монахинь, епископов. Меня лично 4 раза вербовали. В первый раз – когда я был семинаристом и вернулся из армии. Меня вызвали в паспортный стол. Человек, который меня там ждал, сказал, что он – сотрудник КГБ и предложил дружить. Говорил, что им от меня ничего не надо, но если я захочу, то они мне помогут: учиться на Западе, работать в большом приходе… Я знал, что сказав: «нет, вы – враги!» — я рисковал не закончить семинарию. И я ответил: «Я не могу врать. Мне придется сказать, что я был не в паспортном столе, а разговаривал с КГБ». Он в течение двух часов пытался меня убедить, чтобы я никому не говорил об этом разговоре, потом мы разошлись.
Когда я стал священником, было уже проще. Я просто говорил: «Спасибо, но люди должны мне доверять. Я не могу вести двойную жизнь». Мне удавалось выкручиваться. Но некоторые священники и семинаристы попадались на этот крючок. Мне тоже угрожали, что я не закончу семинарию. Я рисковал. Бог помог – я стал священником.
В советское время был такой мощный аппарат КГБ, и то, что «Хроника» могла существовать 17 лет – это чудо. В Москве подобные издания могли продержаться 2 года. Лично мне было тяжело, когда я видел, как люди один за другим получили сроки по 3-5 лет. Я чувствовал тяжесть на своей совести. Но с другой стороны, осознавал, что нет другого выхода.
В то время в Ватикане было восточная политика: надо идти на компромиссы, чтобы сохранить структуры. Думали, что если не будем идти на уступки, то власти совсем уничтожат Церковь. Мы в Литве осознавали, что лучше не иметь епископов, тогда, если священник-ординарий поступит по приказу КГБ, будет меньше вреда. Все изменилось к лучшему, когда Папой стал Иоанн Павел II. Он сразу сказал, что будет голосом той Церкви, о которой на Западе мало кто знает. Мы почувствовали опору. Наверное, это совпадение. Но в том же году наша группа из пяти священников создала Комитет по защите прав верующих. В Москве был подобный Комитет. Мы дружили.
Что значат 5 священников перед огромной государственной машиной? Думали, что выпустим несколько документов, и скоро нас посадят. Но нас терпели 5 лет. Это долго.
В начале 80-х в Литве стали вводить закон, в котором священник был только наемником, а вся власть была передана в руки «двадцатки». Мы написали протест, под которым поставили подписи 500 священников и 2 епископа. Тогда двоих из нас арестовали.
В советское время наши священники служили не только для приходов в Литве, но ездили по всему Союзу. Когда литовцев выслали в Сибирь (48, 49, 50 гг.), то осудили около 300 священников. Им давали «детский срок» — 10 лет – ни за что, просто, чтобы не мешали в Литве строить советскую власть. Осуждали, даже если находили исторические книги о независимости Литвы.
Когда умер Сталин, и священников стали выпускать из лагерей, то некоторые остались в России, чтобы помогать нашим ссыльным. Таким образом, много священников ездило по литовским селам на Севере и в Сибири.
Позже некоторые священники ездили в Поволжье. Венчали, крестили. Этим священникам много помогали сестры. Они приезжали раньше, готовили детей и взрослых. Потом приезжал священник и за несколько ночей исповедовал, крестил, венчал. Один мой друг, о. Йозас Здебскис, которому запретили служить в приходе, ездил в разные города и очень много делал.
Вопрос: В какой тюрьме Вы находились во время следствия? Где отбывали наказание? Какие люди были в лагере? Что было самым трудным?
Меня арестовали в 1983 году. Был суд над другим священником. В зал суда никого не пускали. Но когда зачитывали приговор, один чекист сказал: «Мы тебя пропустим». Меня в зале суда и арестовали. Я готовился к аресту, чувствовал слежку… Я полгода провел в тюрьме КГБ в Вильнюсе. В камере, где я сидел, сейчас музей. Это время в камере было очень трудным. Не избивали, не угрожали, даже обещали свободу: «Напиши только 3 предложения, что сожалеешь о том, что делал!» Я отказался. Следователь сказал, что понимает меня и больше не уговаривал. Но частые допросы, в основном, по ночам, было трудно вынести. Я сбился со сна, ждал суда, как свободы.
После суда мне дали 6 лет строгого режима и 4 года ссылки. Отправили на Урал в Пермскую область. Там было 3 маленьких лагеря по 40-80 человек. В лагере №37 я начал свой срок. Когда выпустили после тюрьмы КГБ на зону, казалось, что свободен. Потом отправили в Томскую область, Кривошеинский район. Там мы работали, как свободные люди, на токарном заводе. Какое-то время я работал поваром, научился кашу готовить. Мне сказали: «Готовь, как хочешь». Один раз ко мне пришел начальник: «Слушай, ты какую пищу даешь тем, кто в карцере? Для них жир не полагается!» Тогда я перестал добавлять жир в суп, а добавлял в кашу, чтобы было незаметно.
В лагере, если повар – вор, то все голодные. А мне заключенные были благодарны. Нам привозили рыбу – такие черные солёные куски. Другие повара просто бросали эту рыбу в суп, но есть это было невозможно. Я промывал эти куски в течение суток под проточной водой, а потом поджаривал на масле. Ели с удовольствием.
Днем 8 часов работал на заводе. После работы, если на зоне не было работ, мы могли читать газеты и книги, которые были в библиотеке. Могли выписывать книги по почте. Я попросил, чтобы разрешили выписать книги на польском языке. Разрешили – газету «Красный флаг». Разрешили иметь Библию. Еще когда меня арестовали, у меня со следователем состоялся диалог: «Чего желаешь?» — «Библию, молитвенник и четки». – «Хорошо, мы передадим друзьям». – «Я вам за это ничего не заплачу». – «Понял». Должен признать, что тот следователь довольно корректно со мной поступал. У него было много вопросов о моих друзьях, но если я отказывался отвечать, он не настаивал.
Со мной в лагере был целый интернационал: латыши, эстонцы, украинцы, белорусы, таджики, русские, евреи. Заключенные были разные. Уголовников не было. Из политических доверять можно было диссидентам, осужденным по ст. 70. Другие сидели за войну. Несколько молодых – за то, что пытались бежать из Союза – им давали по 10 лет. Сидели и за шпионаж. В лагере было много стукачей. Я думал, в лагере будут интересные люди. Их было мало. Я никому не рассказывал, что выпускал «Хронику». Один раз приехал мой следователь в лагерь. Меня вызвали. Он рассказал, как на свободе. Потом говорит: «Слушай, все уже в прошлом. Скажи, ведь это ты был редактором «Хроники»?» Я ответил вопросом на вопрос: «Наверное, «Хроника» уже не выходит?» И знаете, что он мне ответил? – «Выходит!» Для меня это была важная весть. Я о Литве знал только то, что писали в газете «Правда».
Свидания разрешали редко. Перед свиданием меня неделю держали в больнице. И уже без рентгена знали, что у меня внутри. Боялись, чтобы ничего не передал на волю. Приехал мой брат. Нельзя было принести бумагу. Даже в туалете была только вата. Чудом ему удалось пронести обрывок билета и карандашный грифель. Он успел что-то написать, я услышал щелчок сверху. Поднял голову – над столом сработала камера. Потом меня осматривали, где только возможно…
Вопрос: Почему советские власти так снисходительно отнеслись к Литве? Когда Союз распался, Вы, наверное, встречались с теми людьми, которые за Вами следили, доносили, судили. Они изменились?
Когда в 40-м году пришла советская власть, то до немецкой оккупации они только один раз успели послать людей в Сибирь. А после войны учредили Совет по делам религии. Уполномоченный этого Совета сказал: «От вашей Церкви скоро останутся рожки, да ножки. Всех, кто еще остался, заберем в лагерь». Приблизительно одну треть осудили. Не знаю, что бы было, если бы Сталин был жив. Но после его смерти стало легче. Власти избрали такую тактику: давали видимость толерантности. Возможно, много литовцев было на Западе, многие были активны, они каждую весточку использовали, чтобы дать информацию западному обществу. Советы боялись делать резкие шаги, и избрали меры как в России. В России православным больше свободы давали, были даже женские монастыри. В Литве такого не было. Но священников использовали в своих целях. Например, в Германии организовывалась конференция по защите мира, и из Литвы посылали докладчиков.
Что касается «бывших» сотрудников КГБ… В КГБ работали сотни тысяч. Сколько имен я видел только в моем деле – это уже очень много, а я – лишь один из тысяч. Эти люди остались. Были так называемые «люстрации» — около полутора тысяч признались, что работали в КГБ. Но на самом деле их было не менее 100-200 тысяч. В каждой школе, на каждом заводе у КГБ были «свои» люди. Сколько из этих людей сделало переворот в своей душе и раскаялось? – Очень мало. Например, у меня просили прощения за то, что на меня доносили, одна женщина и один мужчина – учитель. Я думаю, что людям это очень трудно сделать. Они живут с раной в своей душе. И им плохо, и для общества плохо.
Вопрос: Вы сказали, что у тех, кто рисковал, были кандидаты. Можно сказать так: когда рискуешь, Бог дает кандидатов? И второй вопрос: Как Вы могли быть верным? Или были искушения?
Для веры, для кандидатов, всякий либерализм, когда человек идет на компромиссы, пагубно действует. А если есть здоровый евангельский радикализм – это влияет положительно.
Когда люди рисковали своей свободой ради веры и истины, то другие видели, что они живут так, как верят, и это убеждало. А если молодежь видит, что священники и монахини живут, как все люди, то им это не интересно.
Я не был героем. Я был обычным рядовым священником. И когда я стал иезуитом, у меня было много реколлекций – в подполье, конечно. Мне это много дало. Искушения были. Я боялся тюрьмы. Если бы не боялся, меня давно бы посадили. А я прятал материалы «Хроники», был осторожен. Бог помогает, когда священник идет прямо, живет по совести, имеет идеалы. Тогда и искушений меньше. Мне 49 лет священства. Когда я слышу разговоры, что жизнь в целибате невозможна, я могу открыто сказать, что мне удалось всю жизнь жить честно в целибате.
В начале было больше искушений. Прошло около 4 месяцев после рукоположения. Возвращаюсь в приходской дом. Возле гаража стоит девушка и говорит мне: «Иду в Неман топиться. Влюбилась в тебя. Знаю, что ты – священник. Выхода нет». Нас в семинарии не учили, как быть в таких случаях. Я ее позвал в дом, мы начали беседовать… Она не утопилась, а я сохранил целибат.
В своей жизни я встречал многих: и молодых девушек, и замужних женщин. Бог меня хранил. Когда с утра до вечера работаешь, тогда меньше искушений. Я говорю семинаристам: надо с утра до вечера работать, делать добро.
Сомнения были. Шел 7 год, как выходила «Хроника», посадили одного, второго, … шестого. Я думал: «Быстрее бы меня арестовали!» Понимал, что работать нжно, но когда видишь, что самые хорошие попадают в тюрьму, а ты остаешься…
Вопрос: Есть одно большое искушение в наше время: переживание отсутсвия Бога. Бог на самом деле все так хочет? Есть ли Он вообще? – Как Вы в лагере осознавали присутствие Бога?
В лагере было хорошее время. Лучше, чем сейчас (смеется). Я говорю откровенно. Я был в лагере 5 лет. В лагере, в каком-то смысле, были «длинные реколлекции». После работы я 4 часа гулял по зоне, и конечно, все время молился. И думаю, что с Богом был близок. Сейчас я – епископ, всякие административные дела – о Боге можно забыть… Епископу надо сознательно искать минуты или часы для молитвы. То же самое для священника. Настоятель начал строить храм: с утра до вечера, цемент, доски. Мне говорил один священник: «Поднимаю Гостию и думаю : где достать цемент?» Так что период в лагере был хорошим… Когда об этом спрашивают американцы, я говорю: «Каждому западному человеку хорошо бы получить 1 годик лагеря…» — Чтобы дали 10 лет, а отсидел 1 год. Если бы мне дали 5 лет, я сразу был бы героем. Но когда дали 10! Через 10 лет я буду старик!
Вопрос: В лагере Вы могли служить Мессу?
Да. Мессу я служил даже в тюрьме КГБ. Все слова для мессы я знал, записал себе на латыни. Хлеб белый можно было достать. Самое трудное было – достать вино. Я сказал следователю: «У меня с сердцем плохо. Я где-то читал, что изюм помогает. Разрешите, чтобы мне передали изюм». Получал посылки с изюмом. Делал вино в стаканчике: заливаю водой, 8 часов стоит, выжимаю сок, через три дня начинает бродить, — и даже запах вина. Очень мало употреблял этого вина, чтобы надолго хватило.
В камере нас было двое. Второй был стукачом. Он часто лежал на койке на спине. Моя тумбочка стояла у двери. Я раскрывал футляр для очков, в нем была крышка от лекарств – для вина. Тот, кто наблюдал, видел, что я читаю книгу. Четыре месяца в тюрьме я каждый день служил Мессу. Потом не было эмоционального впечатления. Но первая Месса в камере – как Месса Примиции.
В лагере было то же самое. Но там было много людей. Я выбирал время, когда другие смотрели телевизор. Я садился у тумбочки… Каждые 2 часа приходил охранник. Когда я его замечал, то закрывал футляр.
Один раз меня поймали. Я стирал одежду заключенным. У меня была маленькая комната, я служил Мессу. Открывается дверь: «Ты что делаешь?» — «Молюсь»… Дверь закрылась.
На свободе нужно больше усилий. В тюрьме и в лагере обстоятельства, которые помогают с верой ко всему относиться.
Вопрос: Что Вы можете пожелать нашим священникам?
У священников, которые сейчас работают в России, не та ситуация, какая была у меня в лагере, но трудностей много. Что пожелать? – Не важно, какое время – советское или свободное. Если священник или монахиня – идеалисты и живут своей верой, то не важно, какой строй, они всегда будут служить так, как нужно. Был в советское время такой термин: «служитель культа» — это тот, кто просто служит Мессу, не ищет дорогу к людям… Желаю идеализма – всем, в том числе, себе.
Источник: http://dscs.ru/archives/295
Свежие комментарии