14 ноября Католическая Церковь вспоминает св. Иосифа (Хосе) Пиньятелли (José María Pignatelli, 1737-1811), испанского иезуита, опору своих братьев.

Хосе (Иосиф) родился 27 декабря 1737 года в Сарагосе. Он был дворянином по отцу и по матери и потомком древнейших неаполитанских и испанских дворянских родов.

Вступил в Общество, когда ему было только пятнадцать лет. У него с юности были серьезные проблемы со здоровьем: его часто рвало кровью.

Ввиду слабого здоровья его работа в школе сводилась к преподаванию грамматики в младшем классе. Однако у Хосе были и другие занятия, делавшие ему честь: так, например, он помогал людям, осужденным на смерть. Его называли «el Padre de los ahorcados» — «отцом висельников».

В апреле 1767 года король Испании издал указ об изгнании иезуитов. На следующий день после оглашения указа члены Общества Иисуса из школы в Сарагосе сели в повозки и под конвоем отправились в Теруэль.

30 апреля 1767 года иезуиты со всей страны сели на тринадцать торговых кораблей и покинули Испанию. С первых же дней изгнания Пиньятелли взял на себя роль, которую будет играть потом всю жизнь: поддерживать своих собратьев (провинциал Арагона передал ему свои полномочия), служа им поддержкой и опорой.

Более года изгнанники жили, как настоящие “boat people”: они были отвержены всеми, никто не хотел дать им пристанище, а потому они скитались из порта в порт на своих битком набитых грузовых судах. Позже к ним примкнули другие члены Общества Иисуса, и теперь их было 1600 человек на 13 судах. После долгих мытарств по разным городам, «армия» иезуитов отправилась в герцогство Парма, чтобы оттуда попасть в Рим.

Путь лежал через горы, и это было трудное путешествие. Пиньятелли и его брат пришли в Папскую область одними из первых и позаботились о размещении остальных иезуитов. Отец Хосе взялся за дело и к концу ноября устроил своих собратьев из провинции Арагона в Ферраре. Он имел все основания испытывать удовлетворение от выполненной миссии.

Св. Иосиф Пиньятелли был «человеком для других», верным сыном св. Игнатия Лойолы.

***

Адаптация нескольких глав из книги И. Эчаниса «Страсти и слава. История Общества Иисуса в лицах»

ВЕРНОСТЬ ПИНЬЯТЕЛЛИ  (1737-1811)

Необыкновенное пробуждение

Вечером 2 апреля 1767 года […] отец Хосе Пиньятелли, преподаватель грамматики в иезуитской школе Сарагосы, до поздней ночи трудился над проповедью, о которой попросил его один из городских священнослужителей. Когда на следующее утро брат, отвечавший за то, чтобы обойти все комнаты и разбудить всех членов общины, постучал в его дверь, Пиньятелли сказал: «Пожалуйста, брат, пойди и попроси отца ректора, чтобы разрешил мне поспать подольше». – «Сейчас не время спать: вся школа окружена солдатами; посмотрите в окно и увидите».

Так оно и было. В полночь в школу явились два кантабрийских батальона и отделение конницы, отрезав всякий подступ к коллегии. В пять утра в дверь постучал королевский комиссар. Когда дверь открыли, он попросил брата отвести его в комнату ректора: ему нужно было объявить ректору приказ короля Карла III.

Всей общине без исключения было приказано собраться в трапезной. Зазвонил колокол, все вышли из своих комнат, и чей-то голос стал повторять: «Всем собраться в трапезной, всем собраться в трапезной».

Когда все собрались, судья, окруженный помощниками и солдатами, зачитал декрет об изгнании: «Руководствуясь самыми серьезными причинами, связанными с моим долгом хранить свои народы в подчинении, покое и справедливости, а также другими экстренными, справедливыми и неотменимыми причинами, которые я оставляю в своей королевской душе, пользуясь верховной властью, которую вверил мне Всемогущий для защиты моих вассалов, и уважая свою корону, я решил отдать приказ изгнать из всех моих владений в Испании и Индиях, на Филиппинах и соседних островах членов Общества, как священников, так и коадъюторов, или братьев, принесших первые обеты, и новициев, возможно, желающих пойти по их стопам, а также отнять у Общества все его имущество в моих владениях».

Оперативность и секретность

Та же сцена, что и в Сарагосе, повторилась и ста двадцати с лишним других домах Общества по всей Испании, с той же точностью, оперативностью и секретностью, с той же четкостью построения войск. Приказ об изгнании затронул 2746 иезуитов в Испании и 2630 в колониях.

Все это было полной неожиданностью. Изуиты понимали, что на них охотятся, но к ним не проникали никакие сведения об уготовленной им судьбе. 29 января очень маленький совет утвердил указ, составленный генеральным прокурором Кампоманесом; 20 февраля его подписал король. Неожиданность произошедшего усугублялась тем, что иезуитам стали оказывать необычайные знаки уважения. Аранда, остававшийся до сих пор непреклонным в ответ на просьбы Идиакеса, отменил запрет на народные миссии в баскских провинциях и дал свое разрешение с необычайной скоростью; он был любезен и ласков и с кажущейся набожностью и смирением поручал себя молитвам Идиакеса. Все наивно полагали, что буря улеглась; провинциалы отправились с визитом в свои провинции с чувством новой уверенности.

Причины, сокрытые в королевской душе

Им предъявили и еще одно обвинение, абсолютно абсурдное, ибо оно было направлено против королевы-матери, верного друга иезуитов. В одном памфлете, чей автор, возможно, был португальцем, говорилось о слухах и подозрениях, будто Карл III – вовсе не сын Филиппа V, но ребенок покойной королевы и кардинала Альберони. Экземпляр памфлета был обнаружен в комнате ректора императорской коллегии в Мадриде.

Вот как это случилось. Однажды, когда община шла в трапезную, чтобы отужинать, брат-привратник передал ему пачку бумаг, только что принесенных одним посетителем. Ректор попросил его отнести бумаги к нему в комнату. Не успели они вернуться с ужина, как двое судей с нотариусом и свидетелем пришли и потребовали все ключи от дома, чтобы детально его обыскать. Они нашли и забрали с собой пачку бумаг, обнаруженную в комнате ректора. Она содержала corpus delicti: оскорбительный памфлет и письмо, в котором были сымитированы почерк и подпись отца генерала Риччи, с указаниями относительно памфлета.

Нетрудно угадать, что среди причин, которые король предпочел сокрыть в своей страждущей королевской душе, было и это обвинение.

Хотя официально решение об изгнании иезуитов было принято очень быстро, вынашивали его довольно долго. «Инкубационный период» начался во времена правления Карла III в Неаполе под влиянием Тануччи: государство следовало избавить от организации, представлявшей для него опасность и являвшейся главным оплотом фанатизма; король лишь опирался на свое право и обязанность защищать свое королевство, над которым нависла угроза иезуитского могущества.

Когда в 1759 году он взошел на испанский престол, решение было уже принято; дело стало лишь за удобным случаем – каким-нибудь драматическим событием, которое позволило бы дать выход всем анти-иезуитским настроениям. Таким случаем послужили мятежи 1766 года.

Финансовая политика и иностранное происхождение Леопольдо де Грегорио, маркиза Эскилаче, сицилийского министра финансов, вызывали у народа особую нелюбовь. Повышение цен на продукты питания усилило народное возмущение, но переполнил чашу народного гнева смехотворный указ, повелевавший сменить традиционные длинные плащи и широкополые сомбреро на французские парики и треуголки. В негодовании жители Мадрида вышли на улицы с твердым намерением отплатить Эскилаче. Они напали на его дом, но он бежал. Еще до того, как разгорелись народные страсти, король бежал в Аранхуэс. В толпе народа видели иезуитов, пытавшихся урезонить мятежников.

Очень скоро заинтересованные стороны превратили этот взрыв общественного негодования в бунт иезуитов против короны. Мятеж якобы не был спонтанной реакцией на Эскилаче и его политику: за ним стояла «опасная организация», как называли теперь иезуитов, чья цель была – не больше, не меньше – добиться изменений в правительстве в угоду иезуитам.

Не прошло и года, как Совет королевства принял решение изгнать иезуитов из страны.

Граф и иезуит

Он также решил поручить привести этот указ в исполнение Педро Пабло Абарке-и-Болеа, графу Арандскому, офицеру со стальным характером, который дошел до поста председателя Совета. Он состоял в родстве с отцом Пиньятелли: дочь Аранды была замужем за племянником Пиньятелли.

Хосе Пиньятелли, рожденный 27 декабря 1737 года в Сарагосе, был дворянином по отцу и по матери, потомком древнейших неаполитанских и испанских дворянских родов. Его отцом был Антонио Пиньятелли, а матерью Франсиска Монкайо. Аристократическая пара произвела на свет восемь детей. Последними родились Хосе и Николас, также иезуит. Мать умерла в 1742 году, отец в 1746. Старший сын, Хоакин, унаследовал титул матери и стал графом Фуэнтесом. Мария Франсиска, единственная дочь в этой большой семье, заменила двум своим младшим братьям мать.

Хосе вступил в Общество, когда ему было только пятнадцать. Ко времени изгнания его старший брат, граф Фуэнтес, был послом в Париже и счел себя обязанным извиниться перед королем, за то что среди его братьев есть два иезуита. Он писал: «Решение вступить в Общество они принимали самостоятельно, и я никоим образом в нем не участвовал, напротив, лишь удерживал их и заставлял обдумать тот шаг, который они были намерены совершить».

У Хосе были серьезные проблемы со здоровьем; его часто рвало кровью; случилось это и в день его первой мессы (1762). Ввиду слабого здоровья его работа в школе сводилась к преподаванию грамматики в младшем классе, но были у него и другие занятия, делавшие ему честь, так, например, он помогал людям, осужденным на смерть. Его называли «el Padre de los ahorcados» — «отцом висельников».

На пути к изгнанию

Весь день 3 апреля его и его товарищей продержали взаперти в трапезной и в соседнем коридоре, а на ночь приставили к ним стражу. На следующее утро, на глазах у толпы любопытных, которую полиция держала на безопасном расстоянии, они сели в повозки, ждавшие на улице, и отправились в Теруэль.

Не успели они покинуть город, как увидели школьников, которые обогнали их, воспользовавшись известной им короткой дорогой, и спрятались за изгородью, чтобы их не нашли. Когда повозки поравнялись с ними, они вышли из укрытия, предстали перед своими учителями и в слезах простились с ними.

«Мы крепились при виде слез друзей и родных, но при виде такой любви уже не могли совладать с собою»,  сказал Пиньятелли, вспоминая об этом случае годы спустя.

Вид такого множества священников под конвоем приводил в изумление крестьян, работавших на полях, и жителей деревень, которые они проезжали.

Военные в основном были с ними обходительны и следили за тем, чтобы их подчиненные поступали так же. Однако были и исключения. Так, дон Мигель Лорьери, судья королевского суда в Барселоне, назначенный главным поверенным, отвечающим за вывоз 532 иезуитов, составлявших провинцию Арагона, был с ними необычайно суров. Их собрали в Таррагоне, с тем чтобы посадить на корабль в соседнем порту Салоу, и поселили в здании новициата, большом, но все же слишком тесным для такого количества обитателей. Дон Мигель не позволял им ни подниматься на террасу, ни выходить в сад, ни пользоваться рядом просторных комнат на первом этаже; он согнал их всех в одно помещение и держал под наблюдением солдат. Следуя указаниям, полученным 19 апреля, он записал данные каждого. В карточке Пиньятелли значилось: «Отец Хосе Пиньятелли, уроженец города Сарагоса, 29 лет, законный сын дона Антонио Пиньятели, уроженца Неаполя, принца Священной Римской империи, и доньи Марии Монкайо, графини Фуэнтес и маркизы Коскохуэлы и да Моры, уроженки Барселоны; состоит в ордене тринадцать лет; три года изучал философию и четыре года богословие; принес три обета после двух лет пробации, последнее же время преподавал в первом классе граматику в Сарагосе. Священник. Подписано в сем доме в Тарргоне 21 апреля 1767 года». Подписи: Хосе Пиньятелли, Общество Иисуса – Лорьери – Менаэрмоса – Рамон Фабрегас, секретарь суда».

28 апреля в пять часов вечера Лорьери собрал всех иезуитов в трапезной. Облачившись в мантию, он прочел королевский приказ об изгнании Общества. После его официального сообщения они могли отправиться в путь. Вечером следующего дня их отвезли в Салоу, а 30 апреля они сели на тринадцать торговых кораблей, сопровождаемых тремя судами королевского военно-морского флота под командованием капитана Антонио Барсело. 1 мая на флагманском корабле прозвучал сигнальный пушечный выстрел, и флотилия подняла паруса.

Ангел-хранитель своих собратьев

С первого же мгновения Пиньятелли взял на себя роль, которую будет играть потом всю жизнь: поддерживать своих собратьев. Провинциал Арагона совершил необычный жест: передал ему свои полномочья и дал право пользоваться своей властью на все время чрезвычайного положения. С тихим спокойствием, приятной учтивостью и аристократической любезностью Пиньятелли служил поддержкой и опорой своим изгнанным собратьям. Морской воздух и дорожные неудобства, казалось, исцелили его недуги, и он чувствовал себя сильным и здоровым. Он подружился с капитаном, который часто приглашал его за свой стол и позволял ему посещать другие корабли, чтобы исполнять свое служение, утешая товарищей.

Когда маленькая флотилия проплывала Мальорку, к ней примкнули иезуиты Балеарских островов, а 4 мая они направились в Чивитавеккью. На третий день неистовая буря заставила их повернуть назад и найти прибежище в порту Мальорки. 9 мая, с попутным ветром и по спокойному морю, они продолжили путь, миновали пролив Бонифачо между Корсикой и Сардинией и 13 мая увидели Чивитавеккью, порт и город Папской области. Они наивно полагали, что здесь они беспрепятственно высадятся на берег. Они горько заблуждались.

Услыхав о приказе об изгнании и узнав о том, что ссыльные иезуиты будут доставлены в Папскую область, Климент XIII пожалел о первом и категорически отверг второе: это противоречило международному праву, а просто ставить себя перед фактами он не позволял. Об этом отказе было сообщено губернатору Чивитавеккьи, и пушки на парапетах вблизи порта нацелили на флотилию, чтобы помешать ей пристать к берегу. Ссыльным оставалось лишь любоваться на величественную крепость, чей проект принадлежал Микеланджело. 18 мая, перед восходом солнца, флагманский корабль дал сигнал – не привычным пушечным выстрелом, но при помощи зажженного факела, и флотилия подняла паруса.

“Boat people”

Для них начался период, продлившийся более года, когда они жили, как настоящие “boat people”: они были отвержены всеми, никто не хотел дать им пристанище, а потому они скитались из порта в порт на своих битком набитых грузовых судах.

23 числа они достигли Бастии на острове Корсика, который являлся владением Генуи под военным покровительством Франции. Генерал-губернатор Марбеф получил приказ принять их, но решительно отказался это сделать, пока не получит новые указания: город лежал в руинах, немногочисленные дома, где еще можно было жить, были забиты до отказа, а население страдало от острого, крайнего недостатка провизии. Мореплаватели оставались на своих кораблях, стоявших в крошечном порту, страдая от зноя, грязи, крыс и блох. По прошествии двадцати дней Марбеф сжалился над ними и позволил им частично высадиться на землю: иезуитам разрешалось выходить на берег по утрам, чтобы служить мессу, и по вечерам, чтобы гулять по берегу и  окрестностям. Вот уже сорок дней они не покидали своих зловонных кают.

Недостаток места усугубился тем, что в Бастию прибыли иезуиты из других испанских провинций: 20 мая в Чивитавеккью прибыли 516 иезуитов из Толедо; вслед за ними 30 числа прибыли иезуиты Андалусии, 14 июня – их собратья из Кастилии. Все их прогнали и направили в Бастию.

Марбеф негодовал, но получил разрешение выслать иезуитов из Бастии и разместить их в Аяччо, Кальви и Альгайоле. 8 июля, сорок восемь дней простояв в порту Бастии, незадолго до заката, суда Барсело вышли в море на глазах у огромной толпы людей. Из-за присущей капитану Барсело нерешительности несколько дней они скитались по морю, не зная, пристать ли им в Кальви или где-нибудь еще. Посовещавшись с командирами трех других флотилий, он выбрал Аяччо. Он прибыл в этот порт 27 июля (несколько дней спустя, 15 августа, в этом городе родился Наполеон).

Жилье, которое они нашли, было не так уж и плохо, но надолго задержаться в Аяччо они не могли. Корсиканцев возмущало генуэзское господство, которое поддерживали французские войска. Они уже восставали против генуэзцев под началом генерала де Паоли. Де Паоли защищал иезуитов как мог, но ситуация была очень ненадежная, и надвигалась война. На этот раз сомнения Барсело разрешил приказ испанского посла в Генуе: если иезуиты не могут далее оставаться в Аяччо, он должен увезти их оттуда, сколько возможно, оставить в Бонифачо, а тех, кому не хватит места, доставить в Геную, где решится их дальнейшая судьба.

25 августа Барсело собрал иезуитов провинции Арагона и велел им приготовиться к отплытию. В тот же вечер они отплыли из Аяччо и достигли Бонифачо примерно в 60 милях оттуда в то же время сутки спустя. После обычного залпа маленькая флотилия встала на якорь.

Высадка на берег завершилась к 28 августа, как только было найдено что-то вроде жилья. Оно было таким жалким, что капитан Барсело не мог сдержать слез и заявил, что если он и оставляет их в таких условиях, то только из повиновения вышестоящим. 4 ноября 1767 года он отплыл со своими судами в Испанию, оставив свой иезуитский груз в Бонифачо.

15 марта 1768 года Генуя, не в силах совладать с корсиканцами, продала свои права на остров Людовику XV, и 15 августа Корсика была официально присоединена к Франции. 25 числа французский комиссар известил иезуитов, что у него есть приказ удалить их с острова: из Тулона за ними прислали корабли.

8 сентября 550 иезуитов из провинции Арагона отплыли на пяти судах; 14 и 15, когда они доплыли до Кальви, к ним примкнуло более 600 иезуитов из провинции Кастилии на шести судах и 450 из Андалусии на трех. В общей сложности их было теперь 1600, а флотилия состояла из тринадцати судов. Иезуиты из Толедо примкнули к ним позже, в Аяччо. 19 они отправились в Геную. Придерживаясь все той же политики «свершившегося факта», их маленькими группами переведут из Генуи в Сестри, маленький порт рядом с Генуей на итальянской территории, с указаниями немедленно отправляться в соседнее государство Парма, а оттуда – в Папскую область. Как только они оказались там, Папе не осталось ничего, как только принять их.

Первыми отправились иезуиты Арагона. Это произошло 30 сентября.

Граф Фуэнтес берется за дело

2 апреля графа Фуэнтеса, брата Пиньятелли, официально известил об изгнании Гримальди, министр иностранных дел. Он был ошеломлен и до 17 числа никак не реагировал. Он ответил как изъявлением горя, так и заверением в своей преданности королю. В то же время, покорно следуя драконовским нормам, которые были теперь введены («слушаясь, как мне и надлежит»), он посылал Гримальди те письма, которые писал испанскому послу в Риме и двум своим братьям-иезуитам, дабы «Ваше Превосходительство могло известить короля об их содержании, а Его Величество мог воспользоваться ими, как пожелает, и сказать мне, позволит ли он мне писать им, дабы убедить их образумиться, а также справляться об их здоровье, с тем чтобы я посылал свои письма, а они свои через нашего посла и посредника в Риме».

Такое разрешение было ему милостиво даровано, его покорность должным образом одобрена, а канал связи между графом Фуэнтесом, испанским послом и двумя братьями-иезуитами без промедления открыт.

Первое письмо они получили в конце июня или в начале июля 1767 года, еще в Бастии. В этом письме брат советовал им оставить Общество и обещал попросить Папу перевести их в другой орден, а короля – пустить их назад в Испанию. Он сказал им ясно: «Мне не разрешается общаться с вами, хоть вы мне и братья, вот почему я посылаю свое письмо через сеньора Гримальди, королевского министра, дабы с его разрешения, когда с ним ознакомится король, оно было послано монсеньеру Аспуру, послу в Риме, который найдет способ доставить его вам».

Братья ответили на это письмо 8 июля, решительно отвергнув предложение своего старшего брата. Этот ответ проследовал в обратную сторону по тому же пути, что и письмо их брата-посла: из Бастии в Рим, в руки Аспуру; от Аспуру в Мадрид, к Гримальди; от Гримальди к Роде, от Роды к Аранде, который отдал его на проверку чрезвычайному совету, заведовавшему всем делом изгнания иезуитов, каковой высокочтимый совет в конце концов позволил доставить письмо адресату.

Адресат же, герцог Фуэнтес, отказался от своих усилий, но не озлился. Впредь он пользовался своим влиянием, чтобы добиваться возможно более благожелательного отношения к своим братьям, а свое богатство – чтобы посылать им финансовую помощь. 12 февраля 1768 года он написал другому своему брату, канонику дону Рамону: «Я получил письма от наших братьев от 16 декабря. Они в Бонифачо и здоровы. Пепе (ласкательная форма имени Хосе) пишет, что никогда еще не чувствовал себя таким здоровым. Но в остальном они отвергают мои предложения. Я позабочусь о том, чтобы помочь им через уполномоченных короля; король обещал мне это, и я написал об этом им».

Действительно, в Бастии граф Марбеф, следуя указаниям французского двора, предложил Пепе и Николасу свое гостеприимство, но последний отказался. Среди всей этой неразберихи Пепе взял на себя роль провинциала и искал жилье, занимался скотоводством, заботился о запасе рыбы. Когда он отправился в Сестри, чтоб позаботиться о жилье для своих товарищей, губернатор предложил ему поселиться в своем доме. Он отказался и остановился в местном «госпитале». Они и его брат пользовались своим влиянием исключительно для того, чтобы улучшить положение своих товарищей. Казалось, одного имени Пиньятелли было достаточно, чтобы открыть любую дверь.

Марш тысячи шестисот

Армия иезуитов двинулась из Сестри в герцогство Пармы единственным существующим путем, через горы. Дороги не было; в конце очаровательной равнины высилась бесконечная цепь гор и холмов, которая становилась все выше и выше, пока не достигала Апеннин. Весь путь состоял из одних лишь узких и каменистых троп, прерываемых ущельями. В пути иезуиты разбились на несколько караванов; они были одеты в самые разнообразные одежды, в основном в лохмотья, и ехали на разных животных, большей частью на ослах, которые были очень худы, но шли твердо.

Оба Пиньятелли отправились в путь с первой партией 8 октября 1768 года. Когда они вступили на территорию Пармы, полиция попыталась наложить арест на багаж отцов. Но как только полицейские услышали имя Пиньятелли, они отказались от своих попыток. Один из них поспешил уведомить власти, после чего мэр пришел нанести Хосе визит и многословно перед ним извинился.

Таким образом, они смогли продолжить свой путь через Реджо и Модену и наконец добрались до Папской области. Здесь они решили поселиться в Ферраре, чей папский легат был кузеном братьев Пиньятелли.

Двое братьев отправились вперед и прежде всего нанесли визит своему кузену Франсиско Марии Пиньятелли, папскому легату. Последний принял их с некоторым равнодушием, как требовало его положение и обстоятельства; он не мог ни сделать, ни сказать чего-либо, что могло быть истолковано как приятие иезуитов на папской территории. Городской судья принял их более любезно; он пообещал помочь им в поисках жилья. Отец Хосе взялся за дело и к концу ноября устроил своих собратьев из провинции Арагона в Ферраре.

По желанию отца генерала иезуитов постарались расселить таким образом, чтобы иезуиты одной провинции жили в одном и том же месте. Иезуиты провинции Кастилии и большинство иезуитов Мексики поселились в окрестностях Болоньи; их собратья из Чили – в Имоле; иезуиты Парагвая и некоторых других провинций – в Фаэнце; иезуиты Толедо – в Форли; общники из Андалусии – в Римини; иезуиты из Санта-Фе (Колумбия) и Кито (Эквадор) – в Анконе; иезуиты Арагона – в Ферраре. Всего было 5376 иезуитов.

Папская область была их естественным пристанищем, настаивал испанский двор. Он имел все основания испытывать удовлетворение от выполненной миссии.

Но выполненной лишь отчасти. Оставалась последняя задача: упразднение Общества Папой.

Бреве об упразднении Общества было датировано 21 июля 1773 года. 13 августа Папа Климент XIV назначил комиссию, ответственную за исполнение бреве. Она состояла из пяти кардиналов и двух консультантов. Все они были решительно настроены не оставить от Общества камня на камне. Исполнение бреве было назначено на 16 августа.

ПИНЬЯТЕЛЛИ-РЕСТАВРАТОР

Аббат Пиньятелли

Мы покинули Пиньятелли в тот момент, когда он пытался обосноваться в Ферраре. Теперь, после бреве об упразднении Общества, он больше не отец Пиньятелли, но аббат Пиньятелли. Он может пользоваться и иногда пользуется титулом принца «Священной римской империи». Его брат, граф Фуэнтес, оставил парижское посольство, потому что оно требовало слишком больших расходов из его кармана, но по-прежнему присылает дополнительное пособие своим братьям Пепе и Николасу. Осенью 1773 года два аббата селятся в Болонье: их принимает в собственном доме Фернандо Коронель, представитель Испании в этом городе.

Но дон Фернандо скорее шпион, чем хозяин, и всегда готов донести о всяком компрометирующем слове, нечаянно вырвавшемся из уст гостей, как и его слуги, обслуживающие или сопровождающие двоих священников. В этом полудоме-полутюрьме они прожили недолго. 21 декабря того же года Коронель умер, и братья Пиньятелли отправились к комиссару Педро Форкаде, который был ничуть не лучше. Хосе посвятил себя учебе и благочестию и мало-помалу собрал богатую библиотеку, купил под нее небольшой дом и открыл ее для своих бывших собратьев-иезуитов. Поскольку он любил искусство, то стал очень сведущ в живописи и собрал прекрасную коллекцию картин.

У него также впервые возникли неприятности с братом Николасом. Будучи очаровательным, но легкомысленным молодым человеком, тот поселился в собственном доме, стал жить в роскоши и сорить деньгами и в конце концов погряз в долгах. Его родные (старший брат, граф Фуэнтес умер в мае 1776 года) старались держать его в узде и просили Пепе следить за его расходами. Кредиторы Николаса начали беспокоить Пепе, требуя непомерные суммы. Поскольку Пепе ничего не мог добиться от брата, в 1782 году он решил сложить с себя эту ответственность.

Дела шли все хуже и хуже. Ночью 28 июля 1785 года Николас был арестован по приказу мадридского двора и заключен в Форте-Урбано. Он вышел на свободу лишь 20 августа 1789 года. Он помешался настолько, что хотел передать свой титул принца «Священной Римской империи» своему слуге и товарищу по гулянкам.

Положение меняется

В феврале 1783 года Ян Бениславский проезжал через Феррару по пути в Рим и поставил себе задачу познакомиться с проживающими здесь бывшими иезуитами. Он сообщил им о положении Общества в Белоруссии и рассказал о надеждах общников на его утверждение и рост. Его подробный и достоверный рассказ подтвердил ходившие ранее туманные слухи и убедил многих отправиться «в холодный край» или, по крайней мере, примкнуть к этому остатку Общества. Для этого нужно было обновить последние обеты; тем самым они становились членами Общества, сохранившегося в России, пусть пока и не в глазах закона.

Какую ценность имело подобное членство? Мнения высланных бывших иезуитов разделились. Одни считали этот шаг ненужным, ибо упразднение не имело законной силы; других подобное незримое членство в Обществе не устраивало; третьи хотели получить от Папы явный знак одобрения. Иосиф Пинньятелли не решился примкнуть к Обществу подобным образом; он ждал до 1797 года.

Положение уже начинало меняться. Те, кто прежде не решался высказываться, теперь возвышали голоса в защиту иезуитов и выступали за восстновление Общества. Его упразднение не принесло никакой пользы и причинило много зла.

Первым перешел от слов к делу герцог Пармский, Фердинанд I. В 1768 году он был еще подростком и поддался влиянию своего премьер-министра дю Тильо. Изгнание ста семидесяти иезуитов его маленького государства свершилось в ночь с 7 на 8 февраля и было рабским подражанием Испании. Теперь, после смерти Карла III (1788) и ухода Моньино (1792) он смог позволить себе отстоять свои права. Он созвал иезуитов, живших в соседних городах. 19 сентября 1792 года он поручил им управление коллегией. 1 мая 1793 года он обратился к Папе Пию VI за одобрением своего поступка; Пий дал ему одобрение частным образом. Для сохранения преемственности между старым и новым Обществом он хотел пригласить в страну «настоящих» иезуитов из Белоруссии и 23 июля написал с такой просьбой царице. Трое прибыли 8 февраля 1794 года; одному, Антонио Мессерати, дано было право учредить вице-провинцию, другой, Луиджи Паниццони, станет наставником новициев.

Это небольшое ядро выросло, когда к нему примкнуло еще несколько бывших иезуитов, в том числе будущий генерал Луиджи Фортис. Развивались и их дела: пансион, три коллегии и проповедь в церквях.

В Больнье серьезным препятствием стал приход армии Бонапарта 19 июня 1796 года, а на следующией день – и самого генерала. Кардинал-легат и вице-делегат были смещены и объявлены военнопленными, но правление города осталось в руках сената и заверило испанских ссыльных в своем покровительстве; испанскому комиссару была обещана защита во имя дружбы между Французской республикой и мадридским двором. Однако, для того чтобы их узнавали и не трогали, испанцы вынуждены были носить красную розетку. В столь беспорядочной обстановке Пиньятелли отказался возвращаться в Испанию в качестве наставника детей своей племянницы, герцогини Вилья-Эрмосы.

Мессерати, исполнявший функции вице-провинциала в Парме, умер 17 декабря 1796 года, и его место занял Паниццони, который назначил Пиньятелли на свою прежнюю должность наставника новициев. Он поручил ему и еще одну задачу: завязать первые контакты для возвращениея иезуитов в королевство Неаполя, поскольку Пиньятелли знал местную ситуацию и был дружен с королем и королевой.

Прежде чем отправиться в Неаполь, 6 июля 1797 года, Пиньятелли стал членом Общества в России. В качестве формы приема в Общества были приняты восьмидневные духовные упражнения и обновление обетов по традиционной формуле.

Пармский эксперимент продлился недолго. Люневильский договор (от 9 февраля 1801 года) передал крошечное государство в руки Франции; Бонапарт отложил передачу государства в руки Франции до смерти герцога, которая наступила очень скоро: он умер на руках у «дона Хосе» 8 октября 1802 года.

Провинциал Италии

Официальное утверждение Общества в Российской империи позволило предпринять некоторые шаги в направлении полного его восстановления. Одним из таких шагов стало его частичное восстановление в Италии. Через несколько месяцев после своего избрания на должность генерального викария (22 января 1802 года) Габриэль Грубер послал отца Гаэтано Анджолини в Рим как раз с этой целью, наделив его званием генерального прокуратора. Однако цель его путешествия деражалась в секрете; было заявлено, что он приезжает, чтобы вступить во владение богатой библиотекой, подаренной Обществу кардиналом Луиджи Валенти Гонзагой (1725-1808).

Анджолини вез с собой два письма от Грубера: одно для Паниццони, в котором генеральный викарий освобождал его от должности провинциала, второе для Пиньятелли, в котором генеральный викарий назначал его провинциалом.

Анджолини находился в Риме, когда стало возможным возвращение иезуитов в Неаполь. Король Неаполя и обеих Сицилий (единого королевства Неаполя и обеих Сицилий) Фердинанд IV, сын Карла III – тот самый, который по наущению своего министра Тануччи в 1767 году в возрасте шестнадцати лет подписал указ об изгнании,  обратился к Пиньятелли с просьбой дать ему людей, которые возьмут на себя заботу об образовании в его стране. Новый провинциал, помимо одобрения Святого престола, поставил в качестве условия официальное восстановление ордена. Тогда король призвал Анджолини.

Возникло два затруднения. Во-первых, король хотел, чтобы иезуиты, подобно диоцезальным священникам, подчинялись епископам и правительству. Вторая трудность носила технический характер. Пий VII и его статс-секретарь Консальви хотели, чтобы короли всех стран сами попросили о возвращении иезуитов, подобно тому, как некогда требовали их изгнания. Фердинанд пошел другим путем: он попросил неаполитанского кардинала Марино Карафу ди Бельведере написать Папе от имени Неаполя. Им было велено следовать обычной процедуре: требовалась официальная просьба короля. Это послужило бы доводом против испанской оппозиции, которая непременно о себе заявит. Такой ответ не был отказом, но раздосадовал власти Неаполя, и последовало долгое молчание.

Восстановление Общества на обеих Сицилиях

Выход из этой кризисной ситуации нашел Пиньятелли. Анджолини попался на удочку, согласившись на условия Фердинанда, и написал Пиньятелли, как провинциалу, прося прислать людей. Пиньятелли ответил ему так же, как и королю: те, кто возвращается в Неаполь, как иезуиты, должны возвращаться туда как иезуиты подлинные, а не как диоцезальные священники, действующие под видом иезуитов. Кроме того, необходимо испросить одобрения Папы. Вместо того, чтобы прислать в Неfполь людей, о которых просил Анджолини, Пиньятелли явился сам.

Он ехал туда якобы для того, чтобы навестить свою сестру, графиню Асерры, старую и болезненную, на самом же деле, чтобы решить вопрос о восстановлении Общества.

Когда он узнал, что Общество в Неаполе решено сделать независимым от Общества в России, он решительно воспротивился этому и угрожал прервать переговоры и вернуться в Парму. Тогда неаполитанский двор уступил, и два месяца спустя, 30 июля, Пий VII подписал бреве о восстановлении Общества Иисуса в Неаполе и на Сицилии.

15 августа иезуиты вступили во владение церковью Джезу-Векьо, но официальное торжество по этому случаю состоялось лишь 3 декабря, после плодотворной миссии в городе. На торжестве присутствовали король с королевой и вся королевская семья, три кардинала и восемьдесят иезуитов. Хор из двадцати пяти голосов в сопровождении оркестра из пятидесяти инструментов исполнил мессу и «Те Деум», сочиненные специально для этого случая Джованни Паизьелло, который служил хормейстером царицы Екатерины в Санкт-Петербурге с 1776 по 1784 год.

Из 168 оставшихся в живых представителей былой провинции Неаполя 135 заново вступили в орден между 1804 и 1805 годом; в 1806 число их возросло до 181: 124 из прежней провинции Неаполя и 57 из бывших провинций Венеции, Рима, Арагона, Кастилии, Бразилии и Парагвая. Они немедленно приступили к традиционным иезуитским делам: исповеди, проповеди, обучению христианской вере, посещению тюрем и больниц, миссиям и духовным упражнениям. Пиньятелли поспешил переиздать «Ratio Studiorum» для коллегий и «Устав» для общин.

Поскольку Сицилия была частью королевства Неаполя, было только естественно думать о восстановлении Общества на острове. Поэтому 30 апреля 1805 года, после тридцатисемилетнего отсутствия, оставшиеся в живых иезуиты Сицилии вернулись сюда под руководством Анджолини. До 1806 года иезуиты Сицилии и Неаполя составляли единую провинцию, чьим провинциалом был Пиньятелли.

В 1806 году вторжение Наполеона уничтожило их надежды на корню. Жозеф Бонапарт захватил Неаполь 15 февраля и 3 июля объявил об изгнании иезуитов. Четыре дня спустя Пиньятелли с тридцатью другими иезуитами отправился в Рим. Иезуиты Сицилии остались на острове во главе с исполняющим обязанности вице-провинциала Анджолини.

Изгнание в Рим

Изгнанный из Неаполя, Пиньятелли прибыл в Рим вечером 9 июля 1806 года, и поселился в гостинице под названием «di Zaccharia» на Виа деи Кондотти, возле Пьяцца ди Спанья. Отдохнув немного, он пошел в церковь Сант-Андреа аль Квиринале, помолился перед Святыми дарами и престолом св. Станислава, а затем пошел к Папе, который принял его сразу. 

Пиньятелли пал на колени и разразился слезами. Он не мог сказать ни слова. Когда голос вернулся к нему, он сказал сквозь слезы: «Ваше Святейшество догадывается, почему я пришел, ибо вы, должно быть, знаете о том, что случилось с Обществом Иисуса в Неаполе».

Глубоко тронутый, Папа сказал ему, что приветствует их всех в своей области, но добавил: «Поскольку святой отец ваш Игнатий не предписал вам никакого платья, отличного от платья духовенства, дабы избежать возможных затруднений, мы хотим, чтобы вы сняли иезуитские воротнички».

Само собой разумеется, что Пиньятелли принял все меры предосторожности, чтобы не обращать на себя внимание: он поселился в обычной гостинице и избегал всего, что могло выдать в нем настоятеля монашеского ордена. Когда через восемь дней в Рим прибыли несколько послушников, он поселил их в Римской коллегии «в крошечной и довольно темной комнатке, потому что свет загораживала арка, соединявшая Римскую коллегию с капеллой Каравита».

Кроме того, существовала серьезная проблема содержания семидесяти с лишним членов провинции Неаполя, высланных в Рим. Провинциал “in patribus”, как любил называть себя Пиньятелли, не располагал ни деньгами, ни возможностью раздобыть их. Те из них что были испанцами, давно перестали получать пособие, которое некогда выплачивало им правительство Испании, и король подтвердил решение не оказывать помощь бывшим иезуитам, вновь вступившим в Общество в Неаполе.

Полагаясь на промысел Божий, Который кормит птиц небесных и одевает полевые лилии, Пиньятелли призывал к безвозмездному служению; кроме того, он отыскивал такие дела служения, которыми никто не занимался, самые нужные, самые скромные и самые низкооплачиваемые. Затем откуда ни возьмись стала поступать помощь.

Часть средств поступила от его племянницы, герцогини Вилья-Эрмосы. Как только она узнала об изгнании иезуитов из Неаполя, она справилась о количестве испанских иезуитов, проживающих с Пиньятелли, и стала присылать ему сумму, равную размеру государственного пособия, которое они получали прежде.

Начали посутпать и рабочие предложения, и вскоре подчиненные Пиньятелли руководили семинарией в Орвьето, коллегией в Тиволи, располагали домами в Марино и в Палестрине и устраивали народные миссии в окрестностях Рима.

Дом Доброго совета

Папа дал бывшим иезуитам немного больше свободы, и они стали заявлять о себе как иезуиты: когда они выступали с проповедью или панегириком, листовки представляли их как «Общество Иисуса».

Следующим шагом должно было стать формирование общин. В феврале 1807 года Пиньятелли снял ветхий маленький домик на улице Корделло, невдалеке от Колизея. Он находился в очень известном квартале, а рядом с ним стояла почти заброшенная маленькая церквушка, которую кардинал-викарий отдал в его распоряжение. Церковь называли то Сан-Панталеоне (ее старое называние), то церковь Доброго совета (современное название) в честь почитаемой здесь статуи Божией Матери доброго совета. Пиньятелли получил ключи от дома 13 февраля, а 3 марта въехал сюда со своими собратьями из Римской коллегии.

Он избрал для себя маленькую комнатку, где сильнее всего слышался уличный шум, людские возгласы, грохот экипажей. Здесь и проведет он остаток дней.

Вскоре и в доме и в церкви жизнь кипела ключом: в дом явились молодые иезуиты совершать третью пробацию под руководством Пиньятелли; маленькую церковь начали посещать верующие. Священнослужители и миряне непрерывно приходили к этому верующему человеку, культурному и обходительному кабальеро, за советом. Папа тоже выказывал ему почтение. Он часто справлялся о нем, и говорили, что он подумывает произвести его в кардиналы.

Наполеоновская оккупация

Но то были беспокойные времена. Наполеон становился хозяином Европы, и настал день, когда его войска вторглись в Папскую область. 2 февраля 1808 года генерал Миольи вошел в Рим с шеститысячной армией и захватил Кастель Сант-Анджело; 12 января следующего года он попросил испанского посла в Риме предоставить ему список всех испанцев, проживающих в Папской области: они должны были дать присягу верности Жозефу Бонапарту, новому королю Испании. Поскольку же обитатели дома Доброго совета не значились в списках испанского посольства, их не тронули. Но французы за них еще возьмутся.

10 июня 1809 года Рим был официально присоединен к Франции. Папский флаг был спущен, триколор поднят над Кастель Сант-Анджело и грянувшие залпы возвестили конец папской власти на земле. Слабое, пассивное сопротивление да едкие остроты были единственным оружием, оставшимся у римлян.

6 июля в шесть тридцать утра генерал Раде арестовал Пия VII в его покоях на Квиринале и доставил арестанта сначала в Савону, а в 1812 году – в Фонтенбло.

Через четыре дня в дом Доброго совета явился уполномоченный, чтобы потребовать введенного новым правительством взноса на содержание гражданской охраны. Пиньятелли поговорил с генералом Миольи и добился освобождения. 17 апреля 1810 года одним росчерком пера были уничтожены все организации монашествующих. «Мое намерение,  писал император,  добиться в течение этого лета исчезновения всех видов монашествующих, мужчин и женщин, из Рима». Изгнание свершилось во второй половине мая. К июню из Рима было изгнано 4600 монашествующих.

Пиньятелли принял особые меры предосторожности. Таких слов, как «провинциал», «ректор», «отец» следовало избегать и заменять словом «дон», типичным для диоцезального духовенства. Он стал одеваться как abbé. Им также следовало остерегаться незнакомых людей, которые могли устроить им хитрую западню.

Действительно, бдительность полиции была устрашающей, велись бесчисленные допросы и обыски, число жандармов и шпионов непрестанно росло; иногда они входили в дом внезапно, но Пиньятелли принимал их спокойно, без всяких признаков тревоги, отвечал на их вопросы и отсылал назад довольными.

Не оскудеет рука дающего

У этого человека не было ничего, и в то же время он помогал всем. «Он не получает ни гроша пособия или дохода ни из Неаполя, ни из Испании. От своих богатых родственников он также не получает больше ничего. И все же он вполне достойно содержит всех своих подчиненных и даже некоторых других людей в трех домах (в Риме, в Орвьето и в Тиволи),  говорит Луэнго в дневнике, который стал первоисточником сведений об этом периоде истории Общества. – Он много дает самым разным людям открыто и тайно, и любопытно, что он говорит об этом, как человек, который абсолютно уверен, что у него хватит средств на все. Я даже слышал рассказы о больших суммах, которые дают ему неизвестные или которые попадают к нему неизвестными путями».

«Если этих ста дуро не хватит вам на ваши текущие расходы, сразу мне сообщите», — писал Пиньятелли 10 сентября 1808 года Антонио Альваресу, жившему в Ферраре, посылая ему сумму, которую он должен был раздать бедным «нашей провинции, а также и прочих провинций, потому что все мы – одно». Он навестил каждого из многочисленных испанских иезуитов, арестованных в Риме за отказ дать присягу, и дал по четыре дуро каждому.

Он помогал и кардиналам, изгнанным Наполеоном. Некоторые из них прежде были не слишком благосклонны к Обществу, но какое это имело значение? Пиньятелли зла не держал.

Кардинала де Грегорио держали под домашним арестом, а потом сослали. Прежде Пиньятелли едва знал его, однако навестил три раза. «Он незаметно подошел ко мне и вложил мне в руку горсть монет, по весу которых я понял, что это золото».

Он помогал даже Папе. Зная о его бедности, он послал ему все деньги, какие нашлись в доме, тысячу эскудо, через кардинала Деспига. Пий VII принял пятьсот.

Ходили слухи, что деньги у него в руках умножаются чудесным образом. У него был сундучок, куда он положил сто эскудо и откуда брал деньги на домашние расходы и подаяние. Сумма не уменьшалась. О нем говорили: «Пока сто эскудо отца Пиньятелли целы и невредимы, бояться нечего».

«Что говорят обо мне в доме?»  спросил он как-то брата Грасси, своего товарища со времен Болоньи. Брат ответил несколько неохотно, но просто: «Что вы слишком щедры. И я тоже так думаю». – «Приходилось ли когда тебе или другим испытывать в чем-либо недостаток?» — «Никогда» — «Как же вы скупы. Подойди и взгляни». Он попросил брата заглянуть в ящик его стола: «Смотри».

По оценкам брата, там было несколько миллионов эскудо золотыми монетами.

Последние дела милосердия

В «День всех душ» 1811 года, за две недели до смерти, он пошел прогуляться по соседним улицам, опираясь на трость и на руку брата Грасси. Когда они вышли из дома, Пиньятелли дал Грасси горсть серебрянных монет, в общей сложности около двух эскудо, на подаяние.

«Поскольку я скуповат и подавал мало,  чистосердечно признается брат,  он все твердил: “Смелее брат, подавай, подавай”. Затем он взялся за дело сам и раздавал деньги щедро и с нескрываемым удовольствием».

Когда они возвращались, в нескольких шагах от дома им повстречался человек по имени де Чезаре, который жил напротив переулка Перниконе и остался без гроша. Увидев, как щедро подает Пиньятелли, де Чезаре подошел к нему и шепотом попросил о помощи. Отец схватил его за руку, отвел в свою комнату и там тактично вручил ему деньги.

Здоровье Пиньятелли всегда было слабым, а теперь силы изменили ему; пища вызывала у него отвращение, и его постоянно рвало кровью. Эджиди, его врач, не знал, что ему прописать. Все хотели, чтобы он жил и подготовил восстановление Общества, которое, казалось, вот-вот наступит, но Бог забрал его к Себе в шесть тридцать вечера 15 ноября 1811 года.

Св. Иосиф Пиньятелли, молись о нас!