7 ноября 1996 года в ватиканском Зале Павла VI состоялось большое торжество: Иоанна Павла II поздравляли с золотым юбилеем его священства. «Звездой» вечера был албанский иезуит Антон Лули, чья история глубоко тронула сердце польского Папы.

С тех пор, как 6 ноября 1979 года Лули вынесли смертный приговор, считалось, что он погиб, так как после этого о нем ничего не слышали. Теперь же он кратко рассказывал свою историю тринадцати тысячам слушателей, завороженно внимавших ему в полной тишине.

Семинарист в Шкодере

Албания, гористая и почти неприступная страна на Балканах, некогда, на протяжении четырех столетий, часть Римской империи, на 70 процентов исламская, на 20 процентов православная и на 10 процентов католическая, была вверена миссионерам провинции Венето и Милана. Основной центр миссии находился не столице Албании, Тиране, но в Шкодере, где имелась средняя школа, апостольская школа и семинария. Комплекс их зданий был главной гордостью города, и все звали его албанским Ватиканом. Антон Лули поступил в семинарию, чтобы стать диоцезальным священником, но ощутил призвание вступить в Общество и сказал об этом матери, которая отчаянно этому воспротивилась: «Двух твоих младших братьев я отдам в семинарию, но ты должен остаться дома. Ты старший сын и должен поддерживать семью».

Но позже он узнал, что его мать была рада, что сын ее избрал такой путь.

Антон окончил новициат и получил все свое образование в Италии и вернулся в Шкодер в 1943 году, в год немецкого вторжения. Национально-освободительная борьба с фашистскими захватчиками, которую возглавил Энвер Ходжа, проложила дорогу захвату власти коммунистами, а 1946 год стал свидетелем провозглашения Албании народной республикой. Ходжа (1908–1985), основатель Албанской партии труда (1941), председатель Совета Министров (1945–1954) и первый секретарь центрального комитета партии с 1954 года до самой смерти, правил государством в соответствии с самыми жесткими принципы коммунистической ортодоксии и довел страну до изоляции вплоть до разрыва отношений с Советским Союзом. В атмосфере этой полной обособленности и пережил Лули тюремное заключение и пытки.

Религиозные гонения были здесь не менее яростны. Они начались с казни итальянского иезуита Джованни Фаусти, недавно назначенного вице-провинциалом, и Даниэля Дайяни, ректора шкодерской семинарии, а также закрытия и конфискации семинарии и школы с ее лучшим в Албании библиотечным фондом в сорок тысяч томов. Лули отправился в Шкрели, в тридцати километрах от Шкодера, в качестве приходского священника, но 19 декабря 1947 года он был арестован Segurimi, то есть службой безопасности.

Необузданная жестокость

Как обычно, причинами ареста были объявлены агитация и антиправительственная пропаганда. Его доставили в Коплику, маленький городок в горах вокруг Шкодера, и заперли в грязном туалете, где, казалось, никто никогда не убирал, среди засохших и затвердевших экскрементов и таком маленьком, что он не мог вытянуться во весь рост. Через несколько дней туда же посадили еще одного молодого человека, и Лули никак не мог понять, кто это – друг или шпион.

Комиссар вызывал его ежедневно, чтобы он признался в совершенных им преступлениях. «Я ничего не сделал. А если сделал, скажите мне что и предъявите доказательства, если они у вас имеются. Но если обвинения ложны, я не могу их подписать. Я не могу подписать самому себе приговор. Приговорите меня сами».

Пытки были ужасны. Однажды четверо или пятеро полицейских отвели его на верхний этаж и стали пинать его, как футбольный мяч; потом здоровенный детина принялся прыгать на нем, пока не сломал ему несколько ребер; в завершение разгулья ему так сильно сдавили горло, что он едва не задохнулся. Наконец, подгоняя его пинками и оскорблениями, палачи отвели его назад в его грязную камеру.

Его пища состояла из одного шестисотграммового куска хлеба в день, который надзиратель кидал прямо в испражнения, и капельки воды. За восемь с половиной месяцев ему ни разу не дали возможности умыть руки и лицо.

В то Рождество его угостили особенно жестокими пытками. Комиссар отвел его в другой туалет, на верхнем этаже, и там, в этой клоаке, велел ему раздеться и подвесил его на балке. Холод начал пронизывать его тело. Когда он достиг желудка, Лули стал неистово трястись. Он думал, что умирает, потому что холод подбирался к сердцу. Он начал кричать как сумасшедший. Комиссар услышал и пришел, ударил его под коленями, отвязал и повел к себе в кабинет. Там была печь. Лули сел на нее и только через полчаса согрелся.

Были и другие пытки, столь же отвратительные, которые лучше опустить. Состоялся суд, который, как обычно, превратили в фарс, и он был приговорен к семи годам принудительного труда в Бедене, равнине в Кавае, на болотистой земле, которую нужно было осушить. Заключенные выходили на работу на рассвете, работали без остановки и возвращались вечером. Пища состояла из 750 граммов хлеба и супом с несколькими зернышками риса, бобами или лапшей. Одеты они были в лохмотья.

В 1953 году, за год до истечения срока, его перевели в Буррели, известную тем, что в ней каждый день умирало по несколько узников. Она называлась «лагерем уничтожения». Его послали туда на место человека, который вышел на свободу благодаря связям. Тирана распорядилась, чтобы в этой тюрьме находилось семнадцать человек. Лули был семнадцатым.

Условное освобождение

Его освободили через семь лет, 20 октября 1954 года. Он предстал перед епископом Шкодера, который послал его в Шенколл. Он вступил в должность 15 мая 1955 года и занимал ее до 19 марта 1967 года, памятной даты, потому что в этот день Албания была провозглашена «первой подлинно атеистической страной в мире». Все церкви были закрыты, духовенство разогнано.

Некоторое время Лули провел у брата, но увидев, что становится брату в тягость и ставит его в опасное положение, стал искать работу в сельскохозяйственном кооперативе. Двенадцать лет он жил жизнью земледельца, с мотыгой и лопатой, на грязной и топкой земле. Мессу он служил тайком и очень осторожно, так, чтобы даже сосед по комнате, тоже священник, не заметил.

Опять в тюрьме

30 апреля 1979 года, за два месяца до истечения его одиннадцатилетнего срока, когда он работал на рисовом поле, к нему подъехала военная машина. Ему и в голову не пришло, что это приехали за ним, но ему скомандовали: «Садись!»

На него надели наручники и повезли его туда, где он жил. «У вас есть религиозные книги?» – «Вот все, что у меня есть». Его отвезли в Шкодер, обыскали, но ничего предосудительного не нашли. Его втолкнули в дверь. Когда ее заперли, им овладела глубокая грусть, но в тоже время он ощутил утешение присутствия Божия: он ощутил Бога так близко, что ему захотелось поговорить с Ним.

Здесь он провел четыре ужасных года. Камеры были рассчитаны на четыре-пять человек, но в каждой сидело до двадцати. Для удовлетворения телесных нужд камеры всегда открывали по одной: остальные в это время оставались запертыми. В соседних камерах могли сидеть друзья и знакомые заключенного, но он не мог этого знать.

Девять месяцев его подвергали одним и тем же допросам. Вопросы были всегда одинаковы, таковы же были и ответы. Его отшвыривали к стенке и заявляли: «Мы знаем, что вы совершили много зла». – «Скажите мне, какого». – «Нет, мы хотим, чтобы вы сознались сами».

Через час они уставали и говорили: «Ступайте и подумайте».

В конце концов ему предъявили абсолютно пустопорожние обвинения: если он был «виновен» в том, что пропустил несколько початков кукурузы во время сбора урожая, потому что трактор вмял их в землю, его обвиняли в саботаже; если когда-то ему было приказано отобрать хорошие черенки кукурузы или подсолнечника, то теперь его обвиняли в том, что он оставил плохие и вырвал хорошие.

Суд состоялся девять месяцев спустя, и 6 ноября 1979 года ему вынесли смертный приговор за антинародный саботаж, но два дня спустя это наказание было заменено двадцатью пятью годами тюрьмы и пятью годами ссылки. Поскольку ему было семьдесят лет, то это было все равно что пожизненное заключение.

По лагерям

По причине преклонного возраста Лули послали не на принудительные работы, но в Баллаш, концентрационный лагерь невдалеке от Фиери на юге страны. Там было 1600 заключенных, в том числе пятнадцать священников. Они не делали никакой работы, кроме уборки помещений и дворов, но сама жизнь в этом лагере была настоящей пыткой. За ними следили охранники с пулеметами; лагерь был в три ряда обнесен оградой из колючей проволоки. Головы им обрили, но стричь себе ногти они не могли, потому что им не разрешалось иметь никаких режущих инструментов; их пища состояла из 600 граммов хлеба и небольшого количества водянистого супа. Но среди заключенных был врач, который трижды спасал Лули жизнь.

После трех лет в Баллаше (1979–1983) его перевели в лагерь в Шенколле, где он некогда служил приходским священником, и он провел еще четыре года там (1983–1987). В последний год он заболел двусторонней пневмонией, от которой едва не умер.

Несмотря на преклонный возраст заключенных, с ними обращались, как с детьми. Один из чиновников был партийным инструктором и читал им лекции по марксизму и истории коммунистической партии. В свои восемьдесят лет Лули вновь оказался на школьной скамье.

Однажды инструктор вошел в аудиторию с очень злобным видом и рявкнул: «Всем священникам встать!» Лули не шевельнулся. Инструктор стал спрашивать каждого по очереди: «А ты что думаешь? Ты за партию или нет? Ты веришь в Бога или в Энвера Ходжу?»

Никто не дал того ответа, которого он ожидал. Лули спросили последним: «Антон! Почему ты не встал?» – «Простите, я не расслышал». – «Ну и что ты скажешь?» – «Меня учили любить Бога и уповать на Него, и от этих принципов я никогда не отказывался и не откажусь до самой смерти».

Он сел. Когда они вышли из аудитории, некоторые мусульмане стали подходить к нему и жать ему руку: «Спасибо вам за ваше свидетельство. Оно очень ценно и для нас, потому что мы верим в одного Бога. Ваши слова придали нам мужества».

В 1987 году его перевели в его третий лагерь, в Саранду, где он провел последние два года заключения. Он уже смирился с тем, что умрет в тюрьме, и молился только о силе жить дальше.

Этот, последний, лагерь был своего рода лазаретом, но жизнь здесь все равно была тяжела, потому что здесь были заключенные всех сортов и возрастов: культурные люди, бывшие министры, впавшие в немилость, и люди ожесточенные, лишенные как культуры, так и жалости к кому бы то ни было и никого не уважавшие. Кроме того, это была отчаянно скучная жизнь. Лули старался выжить, читая книги и выполняя разную работу для других заключенных. Некоторые пытались заплатить ему, но он не принимал никакого вознаграждения.

«Я не нуждаюсь ни в какой плате. Моя награда – то время, которое я провожу вместе с вами, и удовольствие ободрять друг друга».

Свобода без затаенной злобы

15 апреля 1989 года, после падения Берлинской стены, была объявлена амнистия, и священников освободили. Лули отправился к брату в Бушати, невдалеке от Шкодера. Врач, который его обследовал, сказал ему, что он настолько истощен, что, если бы не амнистия, он умер бы через считанные дни.

Он медленно поправлялся, но по-прежнему служил мессу тайком, втайне от членов своей собственной семьи, пока 4 ноября 1990 года не были снова открыты церкви. 25 числа того же месяца жители города попросили его совершить для них мессу. «С великим удовольствием», – сказал он.

Несколько юношей, вооруженных ножами и пистолетами, пришли охранять его. Он посоветовал им смешаться с остальными, чтобы продемонстрировать мирные намерения города.

Все прошло хорошо. Эта, первая, месса проходила на кладбище. Несмотря на холод и сильный ветер, собралось очень много людей; старики плакали, как малые дети. С тех пор он служил мессы в церкви, которую коммунисты превратили в кинозал.

Поскольку епископов еще не было, и некому было распределять священников по приходам, священники с общего согласия решили, что каждый должен вернуться в свой прежний приход. Лули вернулся в Шенколл. Его церковь закрылась первой в Албании, 6 декабря 1966 года, а открылась последней, в Великую пятницу, 27 марта 1991 года.

Теперь итальянские иезуиты вели в албании миссионерскую работу, и как только нормальное положение дел было восстановлено, поручили отцу Пьетро Малоне собрать всех уцелевших. Лули был направлен в Тирану и стал знаменитым исповедником; люди со всей Албании съезжались к нему на исповедь.

Все, даже коммунисты, его бывшие гонители, называли его I Shentji, «Святой». Все видели, как он обнял своего самого жестокого тюремного надзирателя прямо посреди улицы.

Повествуя в присутствии Папы о пережитых мучениях, он заметил: «Я никогда не держал зла на тех, кто, говоря земным языком, отнял у меня мою жизнь».

Источник: Игнасио Эчаниз “Страсти и слава. История Общества Ииусуса в лицах”.