14 октября Общество Иисуса вспоминает Джона Огилви (John Ogilvie), священника-иезуита и мученика. Джон родился в 1579 году в Друм-на-Кит (Банфшир, Шотландия) в семье знатных родителей, кальвинистов. (Интересно, что его отец, сэр Уолтер, в 1588 году был назначен специальным уполномоченным по обнаружению и аресту иезуитов, пытавшихся проникнуть в страну.) В 1592 году для продолжения образования родители отправили 12-летнего Джона на европейский континент, там он обратился в католическую веру с помощью о. Корнелия ван ден Стеена. Высшее образование он получил в Шотландской коллегии в Лувене и в других учебных заведениях. Вступил в Общество Иисуса 5 ноября 1599 года и, завершив период формации, был рукоположен в священники в Париже в 1610 году. Получив, наконец, разрешение вернуться на родину, о чем он настойчиво просил, после недолгого периода апостольского служения, был предательски арестован в Глазго и подвергся жестоким пыткам. 10 марта 1615 года принял мученичество, — прежде всего потому, что упорно и до самого конца свидетельствовал о приоритете Римского Понтифика в духовных вопросах. 17 октября 1976 года Папа Павел VI причислил его к лику святых.

Мир, в котором жил Джон Огилви, очень сильно отличался от нашего, и все же он говорит с нами сквозь века. Это было время духовного кризиса. Нужно было глубокое духовное прозрение, чтобы увидеть истину и отличить ложные нововведения от подлинного обновления. Религия слишком часто смешивалась с политикой, амбициями и жадностью. Единство Церкви было в опасности.

После борений и нерешительности Джон нашел свой подлинный духовный дом в Католической Церкви. Он был молод, великодушен и полон неиссякаемой юношеской энергии. Пробужденный для вселенской Божественной любви, он решил ответить на призыв Христа служить Ему, распространяя Его Царствие. Его апостольство длилось недолго, но нам есть чему у него поучиться, ведь времена меняются, но принципы остаются. В дни Джона Огилви дух эпохи не оставлял Церкви иного выбора, кроме защиты собственной веры путем споров и особенно путем мученичества, который был наиболее действенным. Теперь, наконец, появилась возможность конструктивного диалога с другими христианами и другими религиями. Важно также принять вызов тех, кто вовсе не имеет веры. Величайшая опасность, угрожающая Церкви сегодня, исходит от разрушения самой веры. Религия как таковая (не только католическая вера), находится в опасности.

Мы можем видеть в Джоне Огилви покровителя того странного нового мира, который нарождается среди нас, и новых диалогов, которые необходимы для того, чтобы ответить его требованиям, в особенности великого диалога между верой и неверием. Это напоминает нам о том, что постоянным призванием Общества является распознавание духа времени, и призывает нас к новому началу. От того, какое начало мы изберем, как и в случае Джона Огилви, будет зависеть тот итог, к которому мы придем. 

***

Ниже следует глава из книги И. Эчаниса «Страсти и слава. История Общества Иисуса в лицах»

Джон Огилви (1579-1615)

Ex calviniano catholicus

В Шотландии тоже были свои гонения и свои мученики. В 1579 году, когда родился Джон Огилви, шотландская реформация была в самом разгаре. Его отец, сэр Уолтер, был пресвитерианином и в 1588 году был назначен специальным уполномоченным по обнаружению и аресту иезуитов, пытавшихся проникнуть в страну. Имеется убедительное доказательство того, что Джона воспитывали кальвинистом: запись в журнале Шотландской коллегии гласит: “Joannes Ogilby ex Calviniano factus Catholicus”.

Именно кальвинистом оставил он родной дом в 1592 году, чтобы отправиться в Европу и повысить уровень своего образования. Для подобного путешествия требовалось разрешение правительства, дабы помешать семьям католиков посылать своих детей за границу получать католическое образование, но сэр Уолтер был вне подозрений, и никаких возражений отъезд его сына не вызвал.

В случае Джона многовековая верность его семьи Католической церкви возобладала над кратким эпизодом – переходом его отца в протестантизм,  и двух-трех лет поисков хватило, чтобы склонить его предпочесть веру предков кальвинизму своего детства. Он принял католичество в возрасте  семнадцати лет; в 1596 году он попросил принять его в Шотландскую коллегию в Дуэ, а в 1599 году заявил о своем желании вступить в Общество. Он находился в Оломоуце в Моравии, куда была перенесена Шотландская коллегия, и прошел пешком до самой Вены, чтобы попросить провинциала принять его в Общество. Он поступил в австрийский новициат, находившийся в Брно, также в Моравии, еще хранивший живую память о другом бывшем послушнике из Британии, Эдмунде Кемпионе. Одиннадцать лет спустя, в 1610 году, Джона направили в Париж принимать рукоположение в священники. То был его первый шаг на пути домой.

В Шотландии не осталось ни одного иезуита. Видя, что шотландская миссия Общества фактически пришла в упадок, отец генерал Аквавива приказал настоятелю иезуитов Шотландии созвать всех своих соотечественников на совещание и обсудить ситуацию. Молодой, едва принявший рукоположение, священник оказался бок о бок с несколькими ветеранами.

Эта встреча зажгла в нем желание трудиться в Шотландии, но лишь 21 марта 1613 года он получил письмо Аквавивы, удовлетворяющее его просьбу. В ноябре того же года одетый в одежду солдата, возвращающегося с войны на материке, а заодно приторговывающего лошадьми, он благополучно высадился на берег в порту Лит невдалеке от Эдинбурга.

Краткое апостольство

Его апостольство в Шотландии не продлилось и года – с ноября 1613 года по октябрь 1614,  и включало в себя путешествие в Лондон и Париж по таинственному поручению, цель которого так и не была установлена, но предполагается, что то было поручение короля.

Сначала он обосновался в Эдинбурге, у Уильяма Синклера, молодого адвоката, воспитанного в протестантизме, но обратившегося в католицизм и посвятившего себя чрезвычайно опасному делу поддержки священников и заботы о них. В конце концов его приговорили к смерти за соучастие в работе священников, в частности Огилви, но его приговор был заменен изгнанием.

Во второй половине августа 1614 года Огилви начал распространять свое служение и на Глазго. Здесь он был знаком, прежде всего, с молодым человеком по имени Роберт Хейгейт, который владел магазином. Огилви представился торговцем лошадьми и попросил Роберта отправиться от его имени на Кинтайр и купить лошадь. Последний понял, что истинная цель поручения – возвестить о прибытии священника и предстоящей мессе.

Утром 4 октября Огилви совершил мессу для обычного небольшого собрания католиков. Но среди них был молодой человек по имени Адам Бойд, желавший, по его словам, получить наставление в вере. Если священник пройдет по рыночной площади в четыре часа того же дня, посыльный отведет его в безопасное место, где они смогут встретиться и поговорить.

Бойд же отправился прямо к Спиттисвуду, бывшему пресвитерианскому священнику, недавно назначенному епископальным архиепископом Глазго, назвал ему имена бывших в то утро с Огилви и договорился с ним об аресте священника ближе к вечеру того же дня.

В четыре часа того же дня Огилви прогуливался по рынку; Бойд тоже явился сюда строго в назначенный час вместе с незнакомцем, который подошел к Огилви и попросил его проследовать за ним в дом его хозяина. Не успел Огилви сделать и шага, как его схватили и отвели в какой-то дом. Должным образом осведомленный, туда явился и епископ, который ударил Огилви по щеке со словами: «Как у тебя хватает дерзости служить мессы в реформированном городе?» – «А ты бьешь меня по лицу, как будто ты палач, а не епископ».

И тут, будто слова Огилви были каким-то сигналом, они принялись осыпать его ударами, рвать ему волосы и бороду, царапать ногтями лицо и яростно срывать с него одежду.

«Бесстыдные скоты, что вы надеетесь найти, кроме того, что есть и у вас, как у всякого мужчины?»

Таковы и будут все его разговоры с преследователями: он никогда не испытывал недостатка ни в дерзости, ни в словах. «На крик нужно было отвечать криком», – объяснял он, рассказывая об этих событиях.

Первый допрос

«Служили ли вы мессу во владениях короля?» – «Если это преступление, нужно доказать это не ответами обвиняемого под присягой, но свидетельствами очевидцев». – «Вы священник?» – «Если докажете, что я служил мессы, то тем самым докажете и то, что я священник».

Последовали и другие вопросы, которые требовали тонких и продуманных ответов и от которых Джон отделывался с той же легкостью: власть короля, его духовная сфера полномочий, обязанность давать присягу на верность, «Пороховой заговор», отец Гарнет. О последнем архиепископ сказал: «Если бы кто-то на исповеди рассказал мне о готовящемся покушении на жизнь короля, я выдал бы своего кающегося». – «Тогда никто не должен вам исповедоваться». – «За это Папа канонизировал его (отца Гарнета)». – «Откуда вам это известно?» – «Потому что в Риме его изобразили среди других ваших мучеников». – «Глупо с вашей стороны обосновывать свои доводы предметами, избираемыми поэтами и живописцами. Но если он умер, чтобы сохранить тайну исповеди, то он был воистину мучеником».

Этот первый допрос Огилви завершил таким уместным замечанием: «Я явился в свою страну проповедовать Христа, а не Гарнета. Я должен исполнить свой долг сейчас, как он исполнял свой тогда. Каждый за себя и Бог за всех нас».

На второй неделе декабря его перевели из Глазго в Эдинбург, где его ждали новые допросы и стимул, который должен был заставить его говорить: пытка.

Бдение

Второй допрос проходил 12 декабря, и его основная цель была в том, чтобы получить сведения о тех, кто дал ему приют, и тех, кого он принял в лоно Католической Церкви. В сущности, однако, его допрашивали на тему его взглядов на полномочия Папы и короля и его согласия с мнениями Беллармино и Суареса.

Последовал самый мучительный для Огилви период. Было решено в течение восьми дней и девяти полных ночей не давать ему спать, используя заостренные на конце стержни, булавки, иглы и удары. Четыре человека, чьи имена известны, по очереди денно и нощно поддерживали это бдение. Когда простое изнеможение сделало его невосприимчивым к ударам и уколам, его поставили в полный рост, а затем дали упасть, отчего на все его тело пришелся резкий удар. В его камере постоянно толпились люди, с нетерпением ожидающие того переломного момента, когда его истерзанное сознание выдаст свои секреты. Наконец, когда врачи заявили, что еще три часа подобного бдения будут смертельными, измученный Огилви заснул глубоким, беспробудным сном.

«Весть о моем бдении распространилась по всей Шотландии, писал Огилви после этого события, и многие негодовали и сожалели о моих страданиях. Многие дворяне и помещики призывали меня сделать то, чего желает король. Но не получив ничего, кроме доводов в ответ на доводы, они отчаялись в успехе».

Перед Рождеством архиепископ Споттисвуд, который вел дело Огилви, вернулся со своим узником в Глазго, и в следующие несколько недель к Огилви относились, казалось, с некоторым уважением. Ему позволили выходить в сад, и у него даже нашлось время написать рассказ о своем заключении. Поскольку охраняли его несколько небрежно, он передавал его женам и родным своих сокамерников, когда тем позволяли свидания с ними, просовывая под дверь исписанные клочки бумаги. Это и есть источник сведений о тех беседах, которые переданы на этих страницах.

Один из этих разговоров состоялся у него с Эндрю Ноксом, другим пресвитерианином, в конце концов принявшим епископский сан.

«В Пейсли вы проповедовали против епископов и заявляли публично, что вы назвали бы дьяволом и даже плюнули бы в лицо всякому, кто принял бы сан епископа. Тем не менее пятнадцать дней спустя вы сами стали епископом». – «Теперь, когда мы знаем правду лучше, мы видим положение яснее, чем прежде». – «Совершенно верно: в доходах епископа вы видите тысячи, а в жаловании проповедника видели только сотни. Однако скажите мне: если эти утверждения были истинны тогда, почему они ложны теперь?». – «Мистер Огилви, вы остроумны. Я бы желал иметь много таких, как вы, рядом с собой: я бы нашел им хорошее применение». – «Я бы скорее последовал к виселице за палачом, ибо вы идете прямиком к дьяволу». – «Как вы смеете говорить со мной подобным образом?» – «Прошу прощения, милорд. Придворным фразам я не обучен, а мы, иезуиты, говорим то, что думаем».

Обвинение и приговор

То было затишье перед бурей. «Если ничего не удастся обнаружить, кроме того, что он иезуит и служил мессу, его следует изгнать из страны и под страхом смерти запретить ему возвращаться без разрешения. Но если окажется, что он подстрекал людей к бунту или отстаивал власть Папы над королями и отказывался дать присягу на верность, то следует поступить с ним в соответствии с законом». Таков был приказ, полученный Споттисвудом от короля в октябре 1614 года относительно Огилви.

Комиссия из пяти человек, состоявшая из священнослужителей и мирян, должна была выяснить мнение Огилви «относительно власти Его королевского Величества и полномочий, приписываемых Папе и отстаиваемых Беллармино, Суаресом и прочими в том же роде». Ответы Огилви на пять вопросов были посланы королю, а обвиняемого вернули в тюрьму; начинался последний период его жизни.

В отношении архиепископа к узнику произошла перемена: его прежнее кажущееся дружелюбие уступило место новой суровости. Тюремный надзиратель, который был благодушен и в целом добр к заключенному, был заменен суровым и угрюмым деревенщиной, который был беспощаден к узнику. Он увешал Огилви цепями и кандалами, чтобы исключить всякую возможность побега. Тем не менее последний ухитрился написать провинциалу Австрии одно последнее письмо и обходным путем выразил желание, чтобы его рассказ о заключении – втайне написанный на тех самых клочках бумаги, был послан провинциалу.

Наконец из Лондона явился королевский гонец с подтверждением приказа судить и казнить заключенного, если он будет упорствовать в своих прежних ответах. Суд был назначен на 10 марта (по новому, григорианскому, календарю). Огилви вошел в зал суда в одиннадцать утра, занял свое место на скамье подсудимых и предстал перед своими двенадцатью судьями, среди коих был и архиепископ Споттисвуд.

Огилви подтвердил свои взгляды с присущим ему красноречием. Затем было избрано пятнадцать присяжных, они были приведены к присяге, и обвинение огласили снова. Ему один за другим задавали вопросы короля и позволили высказаться в свою защиту. Из-за постоянных восклицаний и вмешательств Споттисвуда его речь вскоре переросла в спор между архиепископом и обвиняемым. Присяжные удалились, чтобы обсудить вердикт. «Все в один голос нашли обвиняемого виновным во всех изменнических злодеяниях, указанных в обвинении», и узник был приговорен к смерти «на виселице, возведенной для него на рыночной площади, где он будет повешен, голова его отрублена, а тело четвертовано и выставлено на всеобщее обозрение в четырех разных местах».

Мученик поблагодарил и обнял судью, огласившего приговор, и дал ему свое благословение; он также поблагодарил прочих судей, в том числе и архиепископа. Он пожал им руки, говоря, что от всего сердца прощает их. Он препоручил себя молитвам тайных католиков, если таковые присутствуют в зале суда. На этом суд завершился.

Казнь

Во второй половине того же дня слуга архиепископа явился к нему в сопровождении шерифа и палача. Огилви обнял палача и призвал его не унывать. Его связали и повели к месту казни. Здесь собрались несколько тысяч человек из разных областей Шотландии и Англии; тринадцатилетнему Джеймсу Хейгейту, Александру и Эндрю Бойдам также удалось проложить себе путь через толпу.

Протестантский священник Роберт Скот пошел за ним к эшафоту и даже теперь еще пытался убедить его изменить свои взгляды. «Ты потешаешься надо мной», – сказал Огилви. «Я говорю серьезно и с полным основанием. Господин архиепископ велел мне пообещать тебе его дочь и богатейшую пребенду в его диоцезе, если только я увижу в тебе желание перейти из вашей веры в нашу».

К тому времени они достигли эшафота и поднялись по нескольким ступеням, ведшим к главной платформе, на которой возвышалась виселица. Священник все настаивал. «Не мог бы ты сказать это громче, так, чтобы люди слышали?» – «Конечно, скажу».

Тогда, обратившись к толпе, священник выкрикнул: «Я обещаю мистеру Огилви жизнь, дочь архиепископа и очень богатую пребенду в том случае, если он перейдет на нашу сторону». – «Вы слышали это? И при случае засвидетельствуете?» – «Слышали и засвидетельствуем. Спускайтесь, мистер Огилви, спускайтесь!»

На один краткий миг все было подумали, что Огилви сдался, католики с ужасом, протестанты – с удовлетворением.

«И нет опасения, что впредь меня будут считать виновным в государственной измене?» – «Никакого». – «Так значит, меня привели сюда как преступника исключительно по религиозным причинам?» – «По ним одним», – раздался ответный рев.

Наконец ему связали за спиной руки и приказали взойти на лестницу. Стоя на лестнице, он в последний раз помолился, сначала по-латыни, потом по-шотландски. Даже вешатель помог ему в молитве, сказав: «Скажи, Джон: “Господи, смилуйся надо мной, Господи, прими душу мою”».

Огилви повторил эти слова. Палач «нехотя и с великим состраданием столкнул его со ступени», и его тело повисло в воздухе. По обычаю палач повисал на плесах жертвы, дабы ускорить удушение; на этот раз он сошел со ступенек и потянул его за ноги, чтобы приблизить его смерть. Затем он перерезал веревку, и тело с глухим стуком упало на доски помоста.

Пока все это продолжалось, толпа разразилась слезами и протестами против незаслуженной смерти Огилви. Возможно, именно по причине подобной реакции оставшаяся часть приговора – обезглавливание и четвертование – не была приведена в исполнение.