10 апреля 1955 года оставил этот мир человек, без сомнения принадлежавший к числу величайших ученых ХХ века: палеонтолог, философ и богослов. Его имя – Пьер Тейяр де Шарден SJ (1881–1955).

Тейяр был типичным ребенком из традиционной многодетной семьи, идеальным учеником иезуитской школы. В 1899 году вступил в Общество Иисуса.

Во время Первой мировой войны вступил в армию и после краткой подготовки был отправлен на фронт санитаром-носильщиком. Как ни странно, именно там «пробудился» гений Тейяра. Он предавался размышлениям о религиозном взгляде на эволюцию, отношениях между Богом и миром, и о роли Иисуса во Вселенной.

С 1920 года Шарден преподает в Католическом институте, пишет статьи и читает лекции. В своих работах ученый «христианизирует» эволюционизм, делая Христа венцом и центром эволюции.

В апреле 1926 года о.Тейяр уехал в Китай, где продолжал преподавательскую и научную работу.

К концу 1940 года он завершил свой великий труд «Феномен человека». Другие неизданные книги Шардена также пользовались огромной популярностью.

10 апреля 1955 года было воскресенье Пасхи. Месяцем раньше он сказал, что хотел бы умереть в праздник Воскресения Христова. Так и случилось. В шесть вечера у него случился сердечный приступ.

«Его видение мира оказывает очень благотворное воздействие на научные круги, как христианские, так и нехристианские. Отец Тейяр – один из великих мастеров современной мысли. В сущности, он попытался примирить мир науки и мир веры», — высказался о нем Педро Аррупе SJ, Генеральный настоятель Общества Иисуса.

Ниже размещена более подробная биография ученого-иезуита, взятая из книги И. Эчаниса «Страсти и слава. История Общества Иисуса в лицах».

***

Пьер Тейяр де Шарден (1881–1955)

Трагедия и величие Тейяра

Великий мастер слова, приговоренный к молчанию; плодовитый писатель и самобытный мыслитель, лишенный права затрагивать самые жгучие вопросы, те, которые он больше всего хотел обсуждать и о которых публика больше всего хотела слушать; ученый и апостол, наделенный единым и неделимым призванием и вынужденный быть ученым и не быть апостолом; человек, страстно любящий Христа и желающий представить Его как центр и вселенной и человечества, заклейменный как опасный автор; преданный сын Церкви, находившийся под подозрением всю свою жизнь и даже после своей смерти. Такова была трагедия Тейяра де Шардена.

Римские власти заподозрили его с первых же доносов, и досье Тейяра становилось все толще от все новых обвинений. Все это время общественное мнение превозносило его за блистательность и оригинальность мысли и за то, что ему первому, казалось, удалось найти гармонию между наукой и верой.

Тейяр неизменно демонстрировал образцовое послушание, всегда очевидное для его настоятелей, окрашенное сыновним доверием и – после первоначальных попыток борьбы – спокойное и лишенное горечи. То было подлинное величие.

Классическая формация

Вопреки тому, что можно было бы предположить, «Тейяр – типичный ребенок из традиционной семьи, идеальный ученик иезуитской школы, насквозь католик. И если он и позволял себе определенную смелость, рискованные транспозиции, которые могли бы быть опасны для других, то только потому, что был глубоко укоренен в вере» (d’Ouince).

Семья была патриархальной (одиннадцать детей), с прочными религиозными традициями, очень «старофранцузской», и в кругу семьи Пьер чувствовал себя как в родной стихии. Набожность, усвоенная им дома, в первый же год школы привела его в марианскую конгрегацию.

Едва вступив в монашескую жизнь, он ощутил, что он на правильном пути, и эта уверенность с годами лишь укреплялась в нем. Он никогда не ставил под вопрос подлинность своего призвания быть иезуитом. Он усвоил игнатианские идеалы как свои, со всеми их требованиями, ничем не разбавляя их.

Он получал образование в уединении великих схоластикатов того времени, усиленном благодаря изгнанию: он прошел новициат в Экс-ан-Провансе (1898–1900), юниорат (1901–1902) и курс философии (1902–1905) в Джерси, курс богословия (1908–1912) в Ор-Плейсе (Хейстинг, Сассекс), азы палеонтологии в Париже (1912–1914), третью пробацию в Кентербери (1914).

Но не успел он еще завершить третью пробацию, как началась Первая мировая война. Он вступил в армию и после краткой подготовки был отправлен на фронт санитаром-носильщиком. Как ни странно, война дала ему возможность интенсивной интеллектуальной деятельности. Тогда и пробудился гений Тейяра, говорят его биографы, и начался интеллектуальный «медовый месяц», как говорит сам Тейяр.

На фронте днем, а зачастую и ночью он предавался размышлениям; когда нельзя было уединиться в пункте первой помощи, он отправлялся в лес и по несколько часов кряду гулял, а наутро делал заметки. Во время своего первого отпуска он переписал их начисто на двадцати-тридцати страницах, которые обнаруживают в нем незаурядного писателя. Это “Ecrits du Temps de la Guerre”[1]. Его переполняли идеи: космизм, религиозный взгляд на эволюцию, отношения между единым и множественным, Богом и миром, место Иисуса во Вселенной.

Это пьянило. Его лучшие друзья выражали «изумление и тревогу», когда читали это. Гранмезон призывал его идти дальше. Некоторые обнаруживали в его записках какие-то остаточные явления пантеизма и были подозрительны и сдержанны.

Таково положение в конце 1918 года. Тейяр осознал свое личное призвание; он честно обсудил его с властями Общества, и последние поддерживают его намерения. Он решительно настроен осуществить их, разрываясь между страхом и надеждой.

Но события примут нежелательный оборот. И очень скоро.

Донос и устранение

Студент Сорбонны (1919–1922), он получает степень доктора естественных наук, с 1920 года является преподавателем палеонтологии в Католическом институте, пишет статьи и читает многочисленные лекции. Спрос на него велик, и он себя не щадит.

Его статьи выдают в нем иезуита-эволюциониста, откровенного эволюциониста, который, отнюдь не отвергая эволюционизм, вопреки учебникам и требованиям римских конгрегаций, христианизирует ее, делая Христа венцом и центром эволюции. Это неизбежно вызывает беспокойство, но только в Париже.

Например, он читает лекцию студентам семинарии. Тема: взаимоотношения науки и веры. Сама лекция безупречна, непогрешима. Но приходит время вопросов, и Тейяр говорит свободно. Где, по-вашему, находится земной рай? Как вы видите первородный грех?

Любой другой принял бы меры предосторожности: расставил бы все необходимые нюансы, сделал бы множество оговорок. Но Тейяр говорит то, что думает, прямо и без преамбул. «Он был начисто лишен педагогической осторожности», – говорит его друг и настоятель Рене д’Уэнс. В доброжелательной или просто спокойной атмосфере то, что он сказал на лекции, уравновесило бы неточные формулировки последующей спонтанной беседы. Но в отравленной атмосфере того времени, когда люди шпионили друг за другом, выслеживали друг друга, а потом доносили, простодушие Тейяра оказалось роковым. Было ясно, что заметки слушателей и копии его собственных письменных ответов обречены оказаться в Риме.

Так случилось и с конфиденциальной запиской, не претендующей на научную точность, которую он по чьей-то просьбе написал. Тейяр думал, что донос не пойдет дальше генерала иезуитов, но он ошибался. Он оказался на письменном столе кардинала Мерри де Валя (1865–1930), который, разве что не потребовав его голову на блюде, стал настаивать, чтобы генерал положил конец подрывной деятельности своего подчиненного.

Тейяр объяснился, подписал составленное генералом заявление, но этого сочли недостаточным, и ему запретили говорить о первородном грехе, разве что в терминах самой что ни на есть классической теологии. Но даже это не показалось достаточным: поскольку в Париже его слишком хорошо знали, широко обсуждали и выслеживали, было сочтено, что единственный действенный способ спасти его (и Церковь) от вреда – это ограничить его строго научной деятельностью вдалеке от Парижа. Отец Лисан основал в Тяньцзине музей естественной истории и нуждался в квалифицированном ассистенте. Кто мог послужить ему лучше Тейяра?

В апреле 1926 года он уехал в Китай.

Инцидент второй

Некоторое время спустя, когда он был уже в Тяньцзине, Пьер Шарль, знаменитый миссиолог и редактор изданий Museum Lessianum в Лувене, попросил его о сотрудничестве. Между ноябрем 1926 года и мартом 1927 Тейяр сочинил «Божественную Среду» и послал ее своему провинциалу – провинциалу Лиона. Получив благоприятные отзывы двух цензоров, провинциал послал книгу отцу Шарлю, который затем представил ее на рассмотрение двум другим цензорам, которые дали положительные, даже хвалебные, отзывы.

5 июля 1929 года Шарль написал Тейяру, что скоро его книга отправится в типографии. Но в последнюю минуту каноник, ответственный за имприматур, вспомнил, что слышал, будто Тейяр фигурирует в римском черном списке, и для верности послал рукопись в Рим.

Римские богословы возражали против ее публикации. На сей раз ортодоксии ничто не угрожало; проблема заключалась в оригинальности книги, вызывающей энтузиазм за Альпами, но заставляющей неодобрительно поднимать брови римских судей, профессионально склонных к осмотрительности. Прежде чем подавать их публике, лучше было дать им созреть.

Этот факт наделал много шума и во многих пробудил любопытство. Несколько преподавателей богословия хотели прочесть спорную книгу, и никто не знает, кем и как были сделаны копии, которые начали циркулировать без всякого участия и даже без ведома автора.

Тейяр был все еще в Китае, где размышлял, писал и с неослабевающим успехом читал лекции. Он снискал тот же успех, когда в 1937 году поехал в Европу. Его слушатели просили его одолжить им свои заметки, и, такой же наивный и доверчивый, как и прежде, он отдавал их. Ему их возвращали, но не единожды читатели снимали с них копии. Спрос возрастал, и Тейяр согласился размножить некоторые тексты и стал раздавать их, не требуя назад. Его ближайшие настоятели об этом знали и не возражали, поскольку клиентура была ограниченной и состояла из людей ответственных. Это проходило без последствий – но только до 1939 года.

Неудачные попытки

Генерал Общества, Ледоховский, знал о существовании неизданных сочинений Тейяра, и желал, чтобы он осветил свои идеи в более совершенном тексте, который можно было бы представить публике. Тейяр согласился. В 1939 году возвращаясь в Китай он ожидал, что наконец-то сможет открыто выразить свои мысли. Вторая мировая война затрудняла связь, но к концу 1940 года его великий труд «Феномен человека» был завершен.

Разрешение на публикацию должен был дать его провинциал, провинциал Лиона, но Франция был недоступна, и он обратился к генералу. Это произошло в начале ноября; тогда же он попросил разрешения посетить конгресс, посвященный взаимоотношениям науки и религии, который должен был состояться в Нью-Йорке в следующем году.

Он получил ответ в марте 1941. Ответ был строгим: его книга будет должным образом изучена компетентными цензорами; он не может поехать на нью-йоркский конгресс, но может послать туда письменное сообщение.

Вопреки затрудненному сообщению между Китаем и Европой, Тейяр добился того, что в апреле 1941 года рукопись его достигла Рима. Цензоры, о чьем решении Тейяру доложили лишь в 1944 году, сочли публикацию книги несвоевременной.

Нападение Японии на Китай и мировая война с 1939 по 1946 год держали его в Пекине в изоляции и неподвижности. Когда же в начале мая 1946 года, его встретили, как пророка. В кругах интеллигенции и студентов он стал звездой, и его неизданные сочинения расходились большим количеством копий. Молодые не страдают угрызениями совести, и студенты, раздобывшие эссе Тейяра, размножали их неограниченно и распространяли по низкой цене. На автора вновь донесли в Рим, и в начале 1947 года он получил приказ генерала (теперь уже Янссенса) положить конец распространению текстов, не подвергшихся предварительно официальной цензуре. Его настоятель отец д’Уэнс смог найти маленькое заведение, занимавшееся распространением тейяровых сочинений, и скупил весь тираж – 200–300 экземпляров. Авторитет Тейяра был таков, что эта «конфискация» не вызвала протестов.

Если во Франции был мир, то в Риме, где досье Тейяра делалось день ото дня толще, мира не было и в помине. Вот почему он подумывал о новом отъезде. Он как раз собирался ехать в Южную Африку, когда 6 июня у него случился сердечный приступ. В таком состоянии (в августе 1947 года) он узнал о решении Рима: полном запрете на публикацию всего, что могло быть как-то связано с философией или богословием.

Его ответ генералу, датированный 25 сентября 1947 года, отражает его духовную зрелость: «Мне не нужно говорить Вам, что Вы можете на меня рассчитывать». Затем следует деликатное упоминание об иезуитах, оказывающих ему поддержку: «К счастью, рядом со мной есть прекрасные, верные друзья, которых вы знаете и которые помогут мне идти дальше». Но будучи совершенно искренним, он представляет и другую сторону проблемы: «Насколько я вижу, в возникшую ситуацию вкралась какая-то ошибка или недоразумение, и я надеюсь, что благодаря простой точности она прояснится». Он объясняет: тексты, вызвавшие возражения, созданы до 1939 года; с тех пор, согласно авторитетным богословам, которые за ним наблюдают, он стал излагать свои взгляды значительно лучше. Затем он говорит о наболевшем: «Не думаете ли вы, что жаль было бы отвергать раз и навсегда, не разбираясь, плод, который, возможно, вот-вот готов созреть, и что для меня нет лучшего способа загладить свою вину, чем выступить наконец с чем-то неоспоримым?»

«Отвергать, не разбираясь» – разве это справедливо?

Последние сражения, последние разочарования

Неутомимый борец и неисправимый оптимист, он не счел себя побежденным. Он продолжал углублять, совершенствовать, оттачивать свою мысль, чтобы выступить, как он говорил, «с чем-то неоспоримым»; чтобы пробиться через стоящую перед ним стену, как сказали бы мы.

Он подготовил новое, исправленное, издание своего шедевра, «Феномена человека». Оно было проверено опытными теологами, в том числе Анри де Любаком, который предложил внести 240 поправок. Он принял их все.

В 1948 году Янссенс пригласил его в Рим, любезно намереваясь познакомить его со священнослужителями, которые могли защитить его. Некоторые оптимисты думали, что это поможет, что все наладится и он сможет издать две книги, чьей публикации воспрепятствовали цензоры («Божественная Среда» и «Феномен человека»), занять предлагаемое ему место преподавателя в Коллеж де Франс, выступить с лекциями в Соединенных Штатах, которые его приглашали прочесть.

В Риме он встретил доброжелательство генерала, побывал с визитами везде, где следовало, и уехал с большим запасом добрых слов и туманных обещаний. В 1949 году он получил проверенный текст «Феномена человека». Предложенные поправки были минимальны; он их внес. По непонятным причинам генерал вдруг передумал, и публикация книги вновь была сочтена несвоевременной. Без всяких нареканий относительно доктрины. Мало того, ему запретили принимать пост преподавателя в Коллеж де Франс и выступать с лекциями в Соединенных Штатах. Это было полное поражение.

В 1950 году энциклика “Humani Generis” убила последние остатки надежды на более либеральную позицию. Она подтверждала правоту Тейяра в одном важном вопросе, но в целом требовала максимальной осторожности. Генерал Общества отнесся к ней скрупулезно и усилил ограничительные меры по отношению к Тейяру: ему было приказано покинуть Париж.

Приглашение нью-йоркского Фонда антропологических исследований Веннера-Грена дало ему возможность достойно выйти из положения. Поскольку ему было разрешено писать только на научные темы, а понять, где заканчивается наука и где начинается философия, не так-то просто, Тейяр принял следующую попытку: он будет посылать свои статьи в два издания, Revue des Questions Scientifiques и Annales de Paléontologie; если статью принимали, это значило, что ее тема строго научна; если отвергали, Тейяр прятал ее «в стол».

Посмертная судьба его трудов

Последним и самым трудным вопросом совести, который ему оставалось решить, была судьба его сочинений. Многие из них разошлись беспорядочно и были рассеяны по рукам множества читателей. Положение неизбежно должно было усугубиться после его смерти: пиратские издания должны были умножиться. Кроме того, были его великие сочинения, чьей публикации препятствовала цензура.

Тейяр задался вопросом: должно ли решение о том, издать ли его книги после его смерти или похоронить их в архивах, остаться за Обществом или же он должен лишить Общество такого права?

Он посоветовался с экспертом канонического права и узнал, что на этот счет существуют разные мнения. Одни считают, что сочинения монашествующего принадлежат ордену, но есть известные авторы, думающие иначе. Это «допустимое» мнение позволяло Тейяру завещать все или часть своих сочинений любому человеку по собственному усмотрению. По совету некоторых своих друзей-иезуитов, он так и поступил, составив завещание, датированное 2 июля 1951 года. Несколько дней спустя он покинул Париж и отправился в свою нью-йоркскую ссылку.

10 апреля 1955 года было воскресенье Пасхи. Месяцем раньше он сказал, что хотел бы умереть в праздник Воскресения. Так и случилось. В шесть вечера, когда он у своих друзей собирался пить чай, у него снова случился сердечный приступ.

Последняя цензура

Смерть Тейяра положила конец пакту о молчании. О нем в неизменно панегирических тонах заговорили в прессе; о нем читалось множество лекций. В Риме же его по-прежнему знали только по толстому досье и относились к нему подозрительно. Его завещание, передававшее его сочинения человеку вне Общества, было встречено суровым неодобрением. Недозволенный поступок, утверждал Рим.

Взрыв наступил в декабре 1955 года, когда Editions du Seuil опубликовали «Феномен человека», ставший бестселлером во Франции и динамитом в Риме. Очень скоро, 17 декабря, “La Civiltà Cattolica” опубликовала пространную статью, осуждающую его публикацию: «Было бы желательно, чтобы эти споры окончательно умерли вместе с ним».

Это mot d’ordre Парижа не достигло. За 50000 экземпляров «Феномена человека» последовали и другие книги Тейяра и о Тейяре: 17 в 1956 году, 24 в 1957, 62 в 1958, 46 в 1959, 76 в 1960 и настоящая лавина после.

Трения между римскими властями и мнениями значительной части церковной общественности продолжались около шести лет. Переворот произошел в последние месяцы 1961 года. Янссенс входил в Комиссию по подготовке Собора и был свидетелем столкновения различных направлений теологии и маневров за пределами официальных встреч. Новый Папа демонстрировал доверие к тем богословам, которые прежде находились под подозрением. Тогда-то и уполномочил генерал иезуитов Анри де Любака высказать обдуманное мнение о религиозных трудах Тейяра.

За несколько месяцев де Любак написал свое виртуозное исследование “La pensée religieuse du Père Teilhard de Chardin”[2]. Заслуженный богослов исследует труды Тейяра, как исследовал бы труды Оригена, столь же беспристрастно. Он находит недостатки, проистекающие из самого характера труда Тейяра – поиска, – но общий итог положительный. Его книга стала решающий вехой в истории посмертных взаимоотношений Тейяра с его орденом.

Богословы «Священной канцелярии» не отказались от своей враждебной позиции. Но теперь, лишившись поддержки Янссенса, через которого действовали раньше, они решили вмешаться прямо.

Если, как представляется, они рассматривали включение Тейяра в Индекс запрещенных книг, благосклонность нового Папы не позволила им сделать это, и они избрали Monitum – предупреждение, – которое было опубликовано в “Osservatore Romano” за 30 июня и 1 июля 1962 года. Они писали, что посмертно изданные труды Тейяра содержат «такие двусмысленности, более того, такие серьезные заблуждения, которые грешат против католического вероучения», и просили епископов, настоятелей монашествующих, ректоров семинарий и университетов оградить «умы, в особенности, молодые, от опасностей трудов отца Тейяра де Шардена и его учеников».

Посмертная реабилитация

Иезуиты повиновались, и книгам Тейяра, как и прежде, было отказано в месте на полках их библиотек, но иезуитские авторы не выходили за рамки того, что предписывал Monitum, и продолжали бороться с остракизмом, которому паладины ортодоксии хотели подвергнуть его сочинения.

Вплоть до своей смерти Янссенс воздерживался от любых публичных заявлений. Этот шаг пришлось совершить его преемнику, Педро Аррупе. На пресс-конференции, состоявшейся в июне 1965 года, через несколько недель после своего избрания, он согласился ответить на вопрос о Тейяре, и на самый трудный вопрос – относительно «Предупреждения», и даже сделал письменное заявление для журналистов.

Признав, что многие сочинения Тейяра не были предназначены для печати и представляли собой не более, чем эссе, в которых не все было достаточно зрелым и не все было достаточно хорошо изложено, он сказал: «В трудах Тейяра положительных элементов значительно больше, чем отрицательных или спорных. Его видение мира оказывает очень благотворное воздействие на научные круги, как христианские, так и нехристианские. Отец Тейяр – один из великих мастеров современной мысли, и успех его не удивителен. В сущности, он попытался примирить мир науки и мир веры. Сделав своим отправным пунктом научные изыскания, он применяет феноменологический метод, к которому благоволят наши современники, и венчает свои построения духовным учением, в котором Христос занимает центральное положение в мировой эволюции, в согласии со словами св. Павла, который говорил о Христе как о Том, Кем все стоит (ср. Кол 1, 17). Мы не можем пройти мимо того богатства, которое содержит в себе для наших времен мысль Тейяра де Шардена».

Разумеется, это заявление не представляло собой вероучительного документа и не обязывало иезуитов принимать позицию своего генерала; тем не менее то было официальное заявление Общества. Оно было равносильно пересмотру процесса, или, как Тейяр предсказывал Янссенсу в 1947 году, выявлению, посредством простой точности, «какой-то ошибки или недоразумения».

[1] «Летопись военного времени» (фр.) Прим. пер.

[2] «Религиозная мысль отца Тейяра де Шардена» (фр.) Прим. пер.