Джованни Куччи SJ — Массимо Марелли SJ

После разбора темы безутешности в настоящей статье будет представлен другой великий столп игнатианского распознавания духов: утешение. Оно, хотя привлекательнее и желаннее своей «мнимой сестры», безутешности, отнюдь не лишено козней и опасностей для того, кто, упражняясь, ищет воли Божией. Утешение может оказаться опасным искушением, если мы стремимся «получить его», став зависимыми от него настолько, что оно кажется предпочтительнее самих отношений с Богом. Поэтому особенно драгоценны указания, предложенные в книге Духовные упражнения святого Игнатия.

***

Смысл утешения в «Духовных упражнениях»

После разбора темы безутешности[1] мы рассмотрим утешение, второй важнейший столп предложенного в Духовных упражнений (ДУ) пути распознавания духов. Утешение, хотя привлекательнее и желаннее своей «мнимой сестры», безутешности, не менее коварно и опасно для упражняющегося в поиске воли Божией. Утешения бывают благими лишь по видимости и легко могут ввести в заблуждение (см. ДУ 329–336). Вот почему необходимы личностная зрелость (присущая тому, кого не обмануть блестящей безделушкой), способность к критической оценке и, в первую очередь, внутренняя свобода.

Игнатий представляет духовное утешение следующим образом: «Я называю утешением <такое состояние>, когда в душе возникает некое внутреннее движение, от коего душа начинает воспламеняться любовью к своему Творцу и Господу, и вследствие этого невозможно любить ни одну сотворенную вещь на лице земли ради нее самой, но <лишь> во Творце их всех. Точно так же, когда <душа> проливает слезы, побуждающие любить Господа: будь то из-за скорби о своих грехах, из-за страданий Господа нашего Иисуса Христа или из-за чего-либо иного, прямо направленного ко служению Ему и к Его восхвалению. Наконец, утешением я называю всякое возрастание надежды, веры и любви и всякую внутреннюю радость, призывающую и привлекающую душу к предметам небесным и ко спасению собственной души, принося ей покой и умиротворенность в ее Творце и Господе» (ДУ 316) [Здесь и далее ДУ цитируются по изданию: Св. Игнатий Лойола. Духовные упражнения. Духовный дневник. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. — 376 с. — Прим. пер.].

Здесь предлагается, безусловно, не определение, а описание духовного состояния. Во-первых, речь идет о «внутреннем движении», не поверхностном, не показном, то есть затрагивающем самую глубину. Во-вторых, подобное духовное состояние связано со столпом, вокруг которого вращается путь Упражнений, «Начало и основание» («возлюбить все в Творце»)[2]; в этой перспективе даже скорбь может стать причиной для утешения (совершенно отличного от простого «мне хорошо»), поскольку возвращает к истине отношений с Богом[3]. Решительный разворот в жизни Игнатия связан с событиями в Памплоне, когда он долго болел после тяжелого ранения: это время оказалось возможностью для радикальной трансформации отношений с Богом[4]. Наконец, интересно, что список богословских добродетелей Игнатий начинает с надежды, понимаемой как указатель на пути.

Однако утешение бывает искушением, поскольку можно стремиться «обрести его», став зависимым от него настолько, что оно станет предпочтительнее отношений с Богом, и тем самым прервать свой путь. Для Игнатия утешение, напротив, оазис, где можно подкрепить силы, чтобы вновь вернуться к следованию по пути с еще большей скоростью (см. ДУ 323).

Как и в случае с безутешностью, важно уточнить, что «чувство» — не критерий распознавания, а, скорее, содержимое, требующее интерпретации в свете истории собственной жизни. В изоляции от исходного контекста просто «чувство» может оказаться крайне двойственным.

«Правила» для времени утешения

Игнатий не оставляет упражняющегося в покое даже когда тот испытывает утешение. И неспроста. Утешение, как отмечалось, еще более двойственно и опасно, потому что к нему можно привязаться и легко оказаться его рабами; неслучайно утешение — одна из наиболее частых форм искушений для начинающего духовный путь. И это потому, что утешения могут исходить как от доброго духа, так и от злого (ср. ДУ 331). Поэтому стоит рассмотреть правила, представленные Игнатием.

Во-первых, он замечает, что истинное утешение нельзя отождествлять с шумной и поверхностной радостью: оно не только глубокое и сдержанное, но, в первую очередь, безвозмездное, его следует принимать как бескорыстный дар. Утешение смиренно, не зациклено на себе, преизбыточно, дает силы идти дальше. Тем самым распознавание становится своего рода чуткой формой разоблачения. Игнатий приглашает упражнять критическое чувство подозрения по отношению к тому, что мы чувствуем, или к тому, что нам кажется, особенно когда происходят изменения в нашей жизни[5].

Во-вторых, утешение Божие беспричинно: оно не рождено моей рефлексией или молитвой, достигает меня как неожиданный дар, без предварительной подготовки, без посредничества, его главная цель — любовь к Богу[6].

Характерный образ действия врага — «входить так, как <угодно> благочестивой душе, а выходить по-своему». Он действует коварно, всегда замаскированно, а не явно: вмешивается в проблемы, волнующие, скорее, сердце, и обманывает благочестивую душу (вот почему, как мы увидим, так важна конечная цель мыслей для понимания, о чем идет речь) «мало-помалу»: зло проникает скрытно, человек не осознает, что с ним происходит[7].

В этом терпеливом, но обязательном труде по распознаванию источника и истины собственных мыслей Игнатий очень настаивает на эмоциональных критериях («духовная сладость, радость») и интеллектуальных («познанный, замеченный») для различения: «Тогда человеку, которого он искушал, полезно будет сразу же рассмотреть ход добрых мыслей, внушенных ему: и их начало, и то, как мало-помалу <враг> заставил его отпасть от духовной сладости и радости, в которых пребывала <душа>, чтобы наконец привести ее к своему превратному намерению. И пусть этот опыт, познанный и замеченный, поможет нам впредь избегать его обычных козней» (ДУ 334).

Это призыв учиться на происходящем, чтобы не продолжать повторять одни и те же ошибки. Чем больше мы себя узнаем, тем лучше понимаем, откуда заходит злой дух, его пароли, входные врата в сердце, точки, к которым мы наиболее чувствительны. Так вновь возвращается временное измерение («мало-помалу»), духовная сладость со временем становится черствостью, срывается ее маска и открывается, чем такая сладость была на самом деле. Здесь Игнатий возвращается к радикальной наклонности, практике личности, проявляющейся со временем, в которой она все более освобождается и устремляется к воле Божией или, напротив, склоняется к пороку и дурным привычкам («от хорошего к лучшему / от плохого к худшему»). Все, что отвлекает от цели, ради которой человек был сотворен (см. ДУ 23), исходит от злого духа, причиняющего беспокойство. В зависимости от наклонности, конкретно избранной человеком, Бог и враг понимаются совершенно противоположным образом, как нечто притягательное или отталкивающее[8].

Тем самым распознавание представляет свою отчетливость и собственные законы, которые наряду с необходимой благодатью Божией позволяют воспринимать духовный опыт все более глубоко и упорядоченно, словно своего рода вторую натуру.

Утешение в жизни Игнатия

Игнатий призывает упражнять подозрение, поскольку осознает, что враг, поначалу искушавший его злом, позже предстает в ложном облике, стремясь обмануть. Он замечает это по разным случаям, изложенным в Автобиографии (А). Упомянем, прежде всего, два.

Первый произошел после ужасных испытаний, мучавших его несколько месяцев. Теперь враг меняет тактику и искушает под видимостью добра: «Когда он отправлялся прилечь, его часто посещали великие „известия” („noticias”), великие духовные утешения, заставлявшие его терять немалую часть времени, отведенного им на сон (а такового было немного)» (А 26). Пересмотрев несколько раз подобные мысли, Игнатий начинает подозревать. Больше всего ему кажется странным следующее: эти мысли, на первый взгляд, благочестивые, отвлекают от начатого пути. Значит, они нежелательны, они не приходят на ум, когда он посвящает молитве уместное время. Во всем этом есть определенный «беспорядок»: «Тогда, призадумавшись над этим несколько раз, он пришел к следующей мысли: ведь у него и так уже столько времени было отведено для бесед с Богом, а кроме того — еще и остаток дня; потому он начал сомневаться, что эти „известия” исходят от благого духа, и в конце концов решил для себя, что лучше будет забыть о них и спать в отведенный <для этого> срок. Так он и поступил» (там же). Игнатий переосмысляет происходящее, видит, что оно препятствует цели совершать важные дела (например, молиться), и решает действовать совершенно иначе тому, что ему предлагается. В этом решении объединяются интеллект, чувства и воля.

Во втором эпизоде происходит следующее. Решив стать священником, он по прошествии многих лет возвращается к учебе: нелегкая задача как в силу его возраста и долговременного отсутствия в образовательных аудиториях, так и из-за сурового способа освоения материала (грамматику и правила заучивали наизусть). Именно в этой ситуации Игнатий испытывает отвлекающие его утешение и сладость, столь сильные, что он не может продолжать занятий: «Но ему сильно мешала одна вещь: когда он начинал зубрить, как это необходимо на начальных ступенях грамматики, к нему приходили новые духовные постижения и новые радости, и они настолько его захватывали, что он не мог зубрить и не мог отогнать их, как отчаянно ни боролся с ними» (А 54).

Точно так же, как ранее, заметны некоторые общие элементы: происходящее отвлекает, случается в неподходящий момент, оказывается препятствием для работы, которую нужно выполнить, сбивает с пути, вместо того чтобы помочь достигнуть цели (ср. ДУ 23). «И вот, многократно поразмыслив об этом, он сказал себе: „Когда я молюсь, когда стою на Мессе, ко мне не приходят столь яркие постижения”. Так мало-помалу он осознал, что это было искушение» (А 55). Распознавание — медленный процесс («мало-помалу»), фокусирующийся на повторяющемся («многократно поразмыслив») и увенчивающийся решением.

В этих случаях Игнатий сталкивается с «инверсивной истиной», с советом, имеющим, тем не менее, ценность для ищущего волю Божию. Искушение — подтверждение sub contraria specie правильности принятого решения: возникающие трудности говорят о важности того, что поставлено на кон. Поэтому, как мы видели в отношении безутешности[9], и в ложном утешении нужно действовать совершенно противоположно предлагаемому. Именно так поступает Игнатий: «Тогда, помолившись, он отправился в Санта-Мария-дель-Мар, рядом с домом учителя, и попросил его, чтобы тот соизволил разок выслушать его в этой церкви. И вот, когда они присели, он правдиво рассказывает ему обо всем, что происходит в его душе, и о том, сколь мало преуспел он до сих пор по этой причине. Однако он дал вышеозначенному учителю обещание, сказав: „Обещаю вам, что никогда не буду отвлекаться, слушая вас, все эти два года, покуда в Барселоне у меня есть хлеб и вода, которыми я могу обойтись”» (там же).

Финал — просьба об укреплении после принятия решения (время принадлежит только Богу, враг над ним не властен), что говорит о вероятной истинности принятого решения: «Когда он с сильным чувством дал это обещание, никогда более не было у него этих искушений» (там же).

В обеих ситуациях отличается решающий элемент — конечная цель мысли: «оставь изучение грамматики», иначе говоря, не становись священником, прерви путь призвания, на который тебя зовет Господь.

Однако замысел Божий движим постоянством и упорством; Его голос мягко звучит для старающегося исполнить Его волю, не сеет сомнений, тревог или искушения постоянно сомневаться в начатом деле. Духовные упражнения помогают оставаться верными первому призыву, усвоив призыв Господа: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк 9, 62).

Поэтому Игнатий приглашает с огромным вниманием осмыслять то, что приходит на ум, особенно в отношении возможной конечной цели: «Мы должны строго следить за ходом <своих> мыслей; и, если <их> начало, середина и конец вполне хороши и устремлены ко всякому благу, — это признак доброго ангела. Но если череда мыслей, внушенных <духом>, завершается чем-то дурным или отвлекающим <от цели>, либо не столь благим в сравнении с тем, что душа намеревалась совершить прежде, либо <тем, что> ослабляет, беспокоит или удручает душу, лишая ее мира, безмятежности и покоя, которые она испытывала прежде, — это явный знак исхождения от злого духа, врага нашего преуспеяния и вечного спасения» (ДУ 333).

У этого правила три критерия, удачно обобщающие суть игнатианского распознавания и открывающие интегральную антропологию:

  • Прежде всего, интеллектуальный критерий: пересмотр нарративного хода мыслей, его начала, но, прежде всего, — его конечной цели, поскольку возможное благо мысли познается по ее плодам (ср. Мф 7, 16–20).
  • Эмоциональный критерий: «ослабляет, беспокоит или удручает душу, лишая ее мира».
  • Оперативный критерий: поведение, тип действия или бездействия, к которому ведут рассматриваемые мысли и эмоции.

Распознавание: некоторые обобщающие критерии

Мы представим, опираясь на замечания о. Серджо Рендина, некоторые фундаментальные пункты, которые могут помочь распознаванию в игнатианском ключе[10].

1) Во-первых, сличение со словом Божиим и с учением Церкви. Сам Игнатий признается, что если бы он прислушивался только к своим «чувствам», то в минуту наибольшего отчаяния совершил бы самоубийство. Или же на волне рвения, безусловно, не вдохновленного милосердием («сильного, но поверхностного», как он сам замечает), убил бы мавра во время пылкого обсуждения девства Марии post partum (ср. А 15). Если не воспитывать и не очищать эмоции (сравнивая их с истиной вероучения), они могут сыграть дурную шутку. В истории христианства много красноречивых примеров на сей счет.

Такое сличение требует молитвенной практики, обретающей в Иисусе Христе, распятом и воскресшем за нас, собственный основной ориентир. Игнатий, решив изменить жизнь, все чаще погружается в странное бытие, которое сначала приносит видимое утешение, но в итоге заставляет усомниться в отношении собственной истинной сущности. Но стоит ему остановиться помолиться перед крестом, все меняется: «И там ему явилось то видение, которое много раз являлось ему прежде и которое он так и не распознал — то есть та самая вещь, о которой выше говорилось, что она показалась ему очень красивой, со множеством глаз. Однако, находясь перед крестом, он ясно увидел, что это „нечто” было не такой красивой расцветки, как обычно. И тогда он весьма отчетливо, с полным согласием воли, осознал, что это был бес» (А 31). Любое искушение по своей сути — попытка вытеснить крест, но крест срывает с него маску.

Для ясного понимания происходящего фундаментально важно духовное сопровождение. Готовность к обсуждению всегда добрый знак в процессе распознавания, нежелание открыть себя или проявить свою душу, напротив, намного затрудняет процесс распознавания. Мы знаем, что это правило горячо рекомендует Игнатий: «Когда враг рода человеческого применяет свои хитрости и наущения к праведной душе, он хочет и желает, чтобы она приняла их и хранила в тайне. Но, когда она откроет их хорошему духовнику или иному духовному человеку, знающему его ложь и злокозненность, это ему (т. е. врагу) весьма не по вкусу, поскольку он понимает, что не сможет завершить начатое злодеяние, ибо его уловки стали явными» (ДУ 326).

Обязательное требование сопровождения — чтобы человек прежде приобрел фундаментальный опыт духовного сыновства (осмысление истории собственной жизни в вере, основа Первой недели Упражнений, о чем неоднократно напоминается). В противном случае отношения сведутся к двусмысленностям, зависимости, в том числе порочной, и в любом случае не смогут содействовать осознанию, созреванию и духовному развитию[11]. Сопровождающий не должен подменять собой Господа или другого человека. Все это не имеет никакого отношения к смыслу опыта сопровождения, что дословно означает «идти бок о бок» с другим, помогая ему постигать начатый путь. Сам Игнатий давал Упражнения только тем, кто уже утвердился на пути веры и молитвы.

2) Другой важный пункт — уделять внимание аффективному резонансу собственного прошлого, замечая, мимолетны ли вызванные чувства или сохраняются со временем. Нечто странное, о чем речь шла выше, давало иллюзорное, но эфемерное утешение: «Видя это, он сильно радовался и утешался; и чем чаще он это видел, тем более возрастало его утешение. Когда же это видение исчезло, он испытал неудовольствие» (А 19). Точно так же нужно оценивать: речь идет о «внутреннем» утешении, в рассмотренном выше значении, или речь идет о поверхностной эйфории момента. Способность жить отношениями или склонность замыкаться в себе — также важные указания для постижения благости собственных чувств.

Отсюда следует важность влияния подобного опыта на духовную и апостольскую жизнь, особенно в понимании свободы и безвозмездности. Продолжение истории, время после принятия решения или возникшей мысли — также возможное подтверждение или отрицание ее истинности. Время всегда фундаментальный параметр распознавания. Что означает, в том числе, задаваться вопросом о чувствах, пробуждаемых этой мыслью: я свободен или привязан? Смог бы отказаться? Игнатий заявил, что если Общество Иисуса будет распущено, то ему хватит пятнадцати минут перед лицом Господа для обретения прежнего спокойствия. Характерный элемент опыта Бога — послушание, способность вступить в дискуссию с возможными критическими замечаниями и возражениями: подобно Аврааму, готовому пожертвовать самым дорогим для него (см. Быт 22, 1–19).

Жития святых помогают понять этот пункт. Например, посмотрим, что случилось со святой Терезой Авильской: выполняя возложенную Иисусом миссию реформировать Орден кармелитов, святая сталкивается с суровым сопротивлением и критикой. Когда ее предложение отвергают, она подчиняется властям, слушает настоятелей, хотя, по ее мнению, их оценка неверна. Такая внутренняя свобода, рожденная полным доверием к Богу, позволяет ей не реагировать эмоционально на препятствия, а переживать необычный мир в присутствии Распятого, от Которого она слышит призвание слушаться без страхов: в итоге замысел исполнится, поскольку исходил от Него. И когда исповедники возражают ей, что предполагаемые видения — бесовское дело и велят ей отречься от видений, Тереза абсолютно свободно готова отказаться от всего, ограничившись замечанием, что рассудит время, а ни в коем случае не она: «Наибольшую боль мне доставляла измена Господу, когда Он являлся мне в видении […]. И Он просил меня не терзаться, говорил, что я поступаю хорошо, слушаясь, и что скоро Он покажет истину […]. Господь не только не освобождал меня от послушания, но горячо настаивал на нем, заверяя тем самым, что это был именно Он»[12]. Точно так же Игнатий добровольно представляет текст Духовных упражнений, плод собственного мистического опыта, допрашивающим его богословам Инквизиции, с готовностью уничтожить текст, если те найдут в нем заблуждения и несоответствия[13].

3) Познать себя. В примечании к Духовным упражнениям Игнатий предостерегает людей, наделенных переменчивым, истеричным характером, либо склонных к мнительности: они легко распаляются и столь же легко гаснут. Все это может привести к принятию необдуманных решений и серьезно воспрепятствовать на пути веры (см. ДУ 14). Мы уже неоднократно видели, что распознавание требует задействовать собственный интеллект и самопознание, понимать, видеть свои способности как наиболее хрупкую и проблемную стороны личности. Если с ними не считаться и не учитывать в отношениях с Господом, то они могут привести к отрицанию замысла Божия о нашей жизни: «Нельзя встретить Бога иначе, чем в том и чем люди обычно живут, испытывают и постигают: Бог становится видим в человеческом сердце, позволяет ощутить Себя человеческими чувствами […]. Для Игнатия истинная самореализация и тесная связь с Богом — не противоположные реальности, между ними существует тесная взаимосвязь […]: в то самое мгновение, когда человек решительно обращается к Богу, он заново обретает Его в себе»[14].

Благодать, о которой нужно молиться

Распознавание остается, в любом случае, даром благодати Божией, которую нужно всегда испрашивать, не считая, что мы уже стали самодостаточными экспертами. Духовные отцы отмечали, что гордыня, самое опасное наваждение, может стать финалом для тех, кто ощущает себя «экспертами» и утратил чувство изумления и безвозмездности (Библия называет это чувство «страхом Божиим»). А ведь чувство изумления и безвозмездности — обязательное условие для приятия дара Премудрости (см. Сир 1, 1–18).

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] См. Дж. Куччи — M. Марелли, Распознавание духов. I. Безутешность, в Civ. Cat. 2023 IV 353–365 (https://laciviltacattolica.ru/2024/03/22/распознавание-духов-i-безутешность/). Для углубления в тему, см. P. Schiavone, Il discernimento. Teoria e prassi, Milano, Paoline, 2009.

[2] «Человек сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога нашего, почитать Его и служить Ему и посредством этого спасти свою душу. А все остальное, обретающееся на лице земли, создано ради человека и для того, чтобы помочь ему в достижении той цели, ради которой он сотворен. Отсюда следует, что человек должен пользоваться всем созданным в той мере, в какой оно помогает ему в <достижении> его цели, и в той мере должен от него отказываться, в какой оно ему в этом мешает. Поэтому нам необходимо стать настолько бесстрастными по отношению ко всем творениям, насколько это дозволено свободе нашей свободной воли и не возбранено ей; так, чтобы мы не желали скорее здоровья, нежели болезни; богатства, нежели бедности; чести, нежели бесчестья; жизни долгой, нежели короткой; и подобным образом во всем остальном, ища и избирая единственно то, что лучше ведет нас к цели, для которой мы сотворены» (ДУ 23).

[3] Секондо Бонджованни удачно отмечает: «Духовный опыт Духовных упражнений противопоставляется стремлению к состоянию „мне хорошо” с самим собой или к внутреннему самодостаточному миру. Отрешая зацикленного на себе индивида, освобождая его от лицемерного и девиантного понимания свободы (например, современного либерализма), magis придает ему динамику, релятивизируя его всякий раз в радикальной безвозмездности основополагающего принципа (Начало и основание), где он вверяется самому себе вместе с другими и посредством их» (S. Bongiovanni, Per un bene più grande, Padova, Proget Edizioni, 2013, 22).

[4] См. Игнатий Лойола св., Автобиография, п. 2–6. [Здесь и далее цитируется по изданию: Св. Игнатий Лойола. Рассказ паломника о своей жизни. — Институт святого Фомы. — С. 1550–1556. — (Bibliotheca Ignatiana. Богословие, Духовность, Наука). — Прим. пер.].

[5] «Богу и Его ангелам свойственно в Своих воздействиях <на душу> приносить истинную радость и духовное веселие, устраняя всякую печаль и беспокойство, причиняемые врагом. <Врагу> же свойственно сражаться против этого веселия и духовного утешения, прибегая ко мнимым доводам, тонкостям и постоянным обманам» (ДУ 329).

[6] «Только Господь Бог наш <может> дать душе утешение без предшествующей причины, ибо лишь Творцу свойственно входить <в душу>, выходить <из нее> и производить в ней побуждения, целиком погружая ее в любовь к Своему Божественному Величеству. Я говорю „без причины”, <подразумевая> без всякого предшествующего ощущения или познания какого-либо предмета, благодаря которому это утешение могло бы возникнуть посредством действий разума или воли» (ДУ 330).

[7] «Злому ангелу, притворяющемуся ангелом света, свойственно входить так, как <угодно> благочестивой душе, а выходить по-своему, то есть <поначалу> внушать мысли добрые и святые, соответствующие этой праведной душе; но затем он мало-помалу старается добиться своего, заманивая душу в свои скрытые обманы и превратные намерения» (ДУ 332).

[8] «У тех, кто продвигается от хорошего к лучшему, добрый ангел касается души тихо, легко и мягко, как капля воды, проникающая в губку; злой же ангел дотрагивается грубо, с шумом и беспокойством, как будто капля воды падает на камень. А у тех, кто продвигается от плохого к худшему, вышеупомянутые духи касаются <души> противоположным образом. Причина здесь в том, что настрой души по отношению к этим ангелам бывает либо противоположен <им>, либо подобен: если он противоположен, <духи> входят с грохотом и воспринимаются чувствами; если же <настрой им> подобен, они входят тихо, как в собственный дом и в открытую дверь (ДУ 335).

[9] Cfr G. Cucci — M. Marelli, Il discernimento degli spiriti…, cit., 358.

[10] Cfr S. Rendina, L’itinerario degli Esercizi spirituali di s. Ignazio di Loyola, Roma, AdP, 2004.

[11] На эту тему см. рассуждения в G. Bunge, Akedia. Il male oscuro, Magnano (Bi), Qiqajon, 1999, 103.

[12] Teresa di Gesù, s. (Тереза Иисуса, св.), Opere, Roma, Postulazione Generale O.C.D., 1977, 282 s.

[13] «Перед этим, когда говорили об Упражнениях, они очень настойчиво выспрашивали об одном-единственном пункте, который стоит там в самом начале: когда мысль является простительным грехом, а когда — смертным. А дело было в том, что он, будучи необразован, брался определять это. Он отвечал: „Верно это или нет — там видно будет; если же не верно — осудите это”. В конце концов они, так ничего и не осудив, удалились» (А 68).

[14] H. Zollner, Il discernimento ignaziano degli spiriti, in Civ. Catt. 2005 III 243 s, 249; ср. ДУ 121–126.

Источник: Распознавание духов. II. Утешение | La Civiltà Cattolica