В этой статье философ и теолог Карл Ранер SJ ставит вопросы, связанные с человеческим стремлением к счастью, выбором и принятием нашей ограниченности. В современном мире многие люди испытывают тревогу и фрустрацию, пытаясь охватить как можно больше возможностей и переживаний. Это «обжорство» опытом часто приводит к неспособности по-настоящему насладиться жизнью.

Одним из ключевых моментов, которые поднимает автор, является необходимость принятия ограниченности — как времени, так и возможностей. Это искусство отречения от вещей с верой и надеждой Ранер связывает с евангельским «отвержением себя и взятием своего креста» (ср. Мк 8, 34). В этом акте человек позволяет умереть множеству возможностей, которые никогда не будут реализованы. Такой подход требует от нас мужества и мудрости, чтобы осознать, что не все доступное нам может быть реализовано, и что выбор всегда предполагает отказ от чего-то другого.

В конечном счете, путь к счастью — не в том, чтобы охватить все возможности, а в том, чтобы научиться распознавать, ценить и наслаждаться теми моментами и выборами, которые мы действительно можем реализовать, в согласии с Божьей волей.

***

Мне кажется, что возможно высказываться на «психологические» темы даже без использования языка психологии. Абстрактный язык — не помеха конкретике, поскольку он в состоянии раскрыть более ясно вещи, имеющие универсальное значение, не рискуя при этом затемниться чем-то второстепенным.

Сегодня иногда складывается впечатление, что люди очень часто становятся несчастными, потому что хотят быть счастливыми любой ценой. Они пребывают в тревоге и фрустрации, боясь, что могут что-то упустить, что что-то может ускользнуть у них из рук; осознавая, что их время коротко и однажды им придется уйти, и шансов на полноту счастья становится все меньше с каждым днем. И потому человек полагает, что самое главное — следить за тем, чтобы ничего не ускользнуло от него. Но дело в том, что стремясь поглотить все, что представлено на «столе жизни», он в итоге не в состоянии насладиться ничем: такое обжорство не приносит удовлетворения — все, поглощенное наспех, лишь портит пищеварение. В итоге теряется вообще все, ничего не пережито вполне, так как человек решился пережить «все».

Очевидно, что это ошибочный путь. И на самом деле все это знают. Несложно понять, и здесь скажем абстрактно, для лучшей перспективы, что возможностей для свободного действия, доступных человеку, гораздо больше, чем времени для их воплощения, ведь невозможно делать все и сразу; принять одну возможность всегда означает отказаться от другой, если только у кого-то нет неограниченной продолжительности жизни. Человек всегда заглядывает за пределы того, что ему удалось достигнуть, и то, что он видит, содержит не только предвкушение нового, но и отказ от многочисленных возможностей, от которых он сознательно отказывается в пользу той незначительной части, которая реально может быть реализована. И есть так же многое, что безвозвратно ушло, так как его место заняло то, что фактически было реализовано. Узкий участок реальности бесконечного спектра возможностей — есть смерть для них; они умирают нерожденными в утробе реальности. Все это, как мы уже сказали, легко увидеть. Следствие также очевидно, а именно, что способность спокойно отпускать вещи в прошлое является одним из великих искусств жизни, которые необходимы для того, чтобы сделать наше существование свободным и терпимым.

Тем не менее, все не так просто: в реальном мире эта древняя мудрость, говорящая о необходимости «чувства меры» не избавляет нас от тревог и фрустраций. Ибо что-то в нас спрашивает: почему мы должны спокойно отпускать так много из того, что возможно, и соглашаться лишь на столь малое? Возможно, мы сделали неправильный выбор и упустили что-то действительно важное для нас — то, что могло бы освободить нас и принести искупление. Как узнать? Ведь невозможно испытать все доступное, гарантии есть лишь у известного, а при встрече с неизвестным неясно, стоит ли делать ставку на эту карту. Поэтому мы и пытаемся испытать вместо этого все возможное, даже если понимаем, что это нереалистично. Таким образом тревога и фрустрация продолжают подтачивать нас и, к сожалению, осознание их бессмысленности не уничтожает их.

Здравое чувство меры нарушается, усиливая обострившуюся тревожность при попытках извлечь максимум из доступного, и в конце концов становится понятно, что такой подход неэффективен. Все, что остается, — это отчаянное убеждение, что это тоже нехорошо. Человек не одинок в подобной фрустрации, каждый ее испытывает. Это не та сила, которая заставляет жизнь двигаться вперед, напротив,  она тянет ее в бездну.

Неужели единственный выход — это избавиться от жажды жизни, отказаться от своей воли, воспринимая любое начинание как бесперспективное? Но возможно ли это? Имеет ли это смысл? Разве это не еще одна замаскированная версия «искусства жизни, разве это не просто еще одна форма слепого импульса жизни, пытающегося таким образом достичь своей цели, в данном случае, счастья через заглушение своих собственных желаний? Так возможно ли отойти от этого всего? Не станет ли отказ утверждением того, от чего я пытаюсь уйти? Ведь воля к жизни сама по себе является действием и неминуемо совершит то, от чего отрекается. Возможно ли отречься от себя в самом корне своего существа, чтобы достичь способности спокойно отпускать индивидуальные возможности, кроме как будучи «вынутым« из себя? Но кем?

Если смерть есть жизнь, т. е. если отказаться от частного на самом деле не значит потерять, а обрести все, то фрустрация и тревога побеждены. Не в том смысле, что пустота сама по себе является «полнотой» — мы не верим всерьез в эту дешевую диалектическую игру слов. «Полнота» не является суммой всех частных конечных возможностей, но лежит впереди нас как единое, целое, «абсолютное» будущее, которое в христианских терминах мы привыкли называть «Богом». И Он готов отдать нам себя, если мы научимся «отпускать» вещи. Правда, мы не сразу станем обладать той полнотой, которая уже ждет нас в совершенном будущем (которое содержит пока что не свойственную нам полноту и которое желает отдать себя нам), но оно позволит нам сделать первый шаг — отпустить. Всякий раз, когда это чудо действительно происходит, и мы просто отпускаем, спокойно в гармонии с Ним, фрустрация и тревога отступают. Принятие «малой» реальности воспринимается как залог бесконечного будущего, а не как его смерть. Мы не можем «удостовериться», что все это происходит с нами на самом деле; сознательно мы можем лишь приблизиться к границе, у края которой мы согласны освободиться — предельный акт, не приносящий сам по себе удовлетворения, рефлексируемый лишь отчасти как наш личный, свободный шаг.

«Бог», «благодать», «оправдание», «свобода», «вера», «дар», «миссия» (и все другие фундаментальные христианские понятия) являются неотъемлемой частью этого события спокойного отречения, и подсознательно мы это понимаем. Все, что подразумевается под этими словами — отказ от себя в надежде найти непостижимую полноту — происходит в предельно недоступных глубинах свободы человека; подлинная свобода спокойно «отпускает», т. е. позволяет частному умереть, веря и надеясь, что так (и только так) обретается целое, полнота, Бог. Это делается не только для того, чтобы получить целое, ибо частное также может и должно быть желаемо в духе спокойствия.

В христианских терминах этот вид отречения от вещей с верой и надеждой называется взятием своего креста. Как акт свободного принятия, он делает шаг в направлении неизбежности смерти и, таким образом, является предварительным упражнением в принятии той конкретной смерти, которая является нашей неизбежной участью. Писание называет это «отвержением себя и взятием своего креста» (ср. Мк 8, 34).

Там, где человеческие качества полностью развиты, даже если это не может быть адекватно подвергнуто конкретному размышлению, принятие (креста) происходит не только в самых глубинах свободы (порой проявляющей себя столь противоречиво в истории каждого человека), но в каком-то смысле «сознает себя» — через надежду, вне привычных форм анализа. Поскольку человек существует в обществе подобных ему и может ясно видеть себя только в другом человеке, принятие креста осознает себя через восприятие другого человека — Другого Человека — берущего свой крест как часть своей жизни. В Нем можно увидеть, что такое принятие возможно. Как христиане, мы верим, что Иисус из Назарета — тот самый Другой, берущий свой крест. И, глядя на Него, осознаем, что Он — не просто «вдохновляющий пример» для нас, которого на самом деле могло бы и не быть. Мы верим, что Бог возлагает на нас крест и, в нем, свою собственную полноту, потому что Он Сам стал одним из нас, прожив человеческую жизнь Иисуса из Назарета в конкретном времени и пространстве.

Воистину «вдохновляющий пример» — лишь тот, что подлинно дает силу и энергию. В этом смысле Иисус из Назарета является «источником спасения», Искупителем. Мы, христиане, признаем Его как Распятого; мы исповедуем Его как «Воскресшего», приняв свидетельство Его учеников и обретя опыт Духа, который освобождает нас для взятия креста, мы веруем, что через эту смерть Божья жизнь достигает нас, охватывая всю человеческую реальность.

И человек, уже обладающий такой надеждой, который уже не ищет иного, отдается глубине мистерии бытия, где смерть и жизнь более неразличимы, поскольку вполне постижимы лишь в единстве, там он воистину уверует в Распятого и Воскресшего, пускай даже не осознавая этого концептуально. Но такое знание Его — благо, оно и есть Спасение. Оно станет гарантией того, что человеку будет дан его крест, который он примет в виде предельного акта своей свободы.

Принятие своего креста имеет много форм. В дальнейшем мы остановимся особенно на двух из них. Первая — это принятие разочарования и освобождения от иллюзий, которые приносит жизнь. В крайнем случае это происходит во время смерти, здесь уже невозможно впасть в самообман и забыться в иллюзиях. В этой связи не следует забывать, что умирание — это часть жизни, ибо жизнь сама по себе есть prolixitas mortis (лат., «отложенная смерть»), как говорит Григорий Великий. 

Вторая форма — пожалуй, наиболее радикальный случай разочарования и освобождения от иллюзий — проявляется тогда, когда человек любит, но без взаимности; когда его любовь уже «не окупается» и при этом не воспринимает себя как форму «героического самопожертвования».

Попытки подобной компенсации в виде геройства (которая в действительности невозможна) мы находим в многочисленных популярных романах, где все кончается хорошо и нет подлинного умирания. Но разве популярная психология не использует тот же прием? Как насчет «с умом» все устроить так, лишь бы игнорировать правду о том, что жизнь — это умирание?

В итоге, есть только два способа жить: быть движимым фрустрацией и тревогой — или принять крест, который, осознаем мы это или нет, является Крестом Христовым. Как ни странно, каждый из этих способов жизни может мимикрировать под противоположный. Вероятно, так и должно быть; в противном случае мы могли бы «судить» себя. Психологу недоступно ни то, ни другое — в лучшем случае лишь поверхностный слой, который всегда противоречив. То, что выглядит как невроз, тревога, беспокойство от ощущения вины — может оказаться тем самым завуалированным принятием умирания, принятием креста своей жизни.

С другой стороны то, что выглядит здоровым и сбалансированным, может оказаться маской, за которой скрывается тревога и фрустрация, которые заставляют человека избегать принятия своего креста.

В принципе, не нужно бояться, что принятие своего креста обязательно приведет к пассивности и бездействию перед лицом конкретных жизненных задач. Человек, который не боится смерти, или, скорее, который принимает постоянный страх смерти, может наслаждаться конкретными благами жизни, которые даны ему, потому что они являются подлинным залогом совершенного будущего. Он способен полностью рисковать собой. Он свободен любить, не щадя себя. В этой жизни ему не нужно стремиться к достижению счастья любой ценой — что означает распрощаться с ним.

Автор: Карл Ранер SJ

Изображение: DNY59 / Getty Images Signature