23 января этого года исполнилось 75 лет отцу Майклу Десджардинсу SJ, который прибыл как миссионер в Россию в далеком 1993 г. и на данный момент дольше всех других собратьев находится на территории Российского Региона. Сибирская Католическая газета Преображенской епархии, где на данный момент о. Майкл несёт служение (в г. Томске) приготовила юбилейный материал из его прошлых интервью, в которых он рассказал о своем пути в Общество Иисуса, к священству, в Россию и Сибирь. Делимся рассказом юбиляра и желаем долгих лет плодотворного служения народу Божьему в следовании за Христом!

***

— Отец Майкл, Вы родились в США. А кто были Ваши предки, откуда они приехали в Америку?

— Моя бабушка по материнской линии – француженка, она родилась в канадской провинции Квебек и вышла замуж за американца ирландского происхождения. Что же касается отца, то его родители родились в Соединенных Штатах, а вот их родители все – из Квебека, канадцы французского происхождения. Родились мои отец и мать в городе Нью-Берфорд штата Массачусетс, там же родился и я – в 1947 г. Отец мой участвовал во Второй мировой войне, и после войны, как ветеран, получил от государства стипендию для обучения в университете. Он еще был студентом, когда я родился, а когда мне исполнилось четыре года, получил диплом инженера-механика и свое первое назначение в Техас. Там, впрочем, мы прожили всего полгода, а потом отец получил новую работу в штате Пенсильвания – в одной из новых авиастроительных фирм. Поселились мы в маленьком городке Левиттаун неподалеку от Филадельфии.

— Ваши родители католики?

— Да, набожная католическая семья. Поэтому и меня отдали учиться в католическую школу при приходе. Хотя были хорошие, очень хорошие государственные школы: бесплатные, с замечательными бассейнами и спортивными залами, с множеством наглядных пособий, где дети без всяких затрат получали учебники, ручки и тетради. В католических же школах всё скромнее было, и за всё надо было платить – не прямо, а жертвуя деньги через приходы. Жертвовать надо было много и постоянно, чтобы наши школы могли существовать. Но люди шли на это, они отказались от бесплатных государственных школ, чтобы их дети получали хорошее католическое воспитание. Это было очень важно для них.

— В католических школах только дети из католических семей учились, или все желающие?

— В Пенсильвании, где мы жили, католиков было так много, что наши школы с трудом вмещали даже их детей. Классы были очень большими по числу учащихся: 90 детей в первом классе, 120 – во втором. И по одному учителю на класс – можете себе представить? У нас в старших классах было раздельное обучение, по классам: девочки отдельно, мальчики отдельно. У мальчиков большинство преподавателей были мужчины: священники и миряне. А у девушек, соответственно – монахини и мирянки. За свою преподавательскую работу они получали очень низкую зарплату. И, тем не менее, в наших школах был очень высокий уровень образования – быть может, потому, что наши педагоги искренне заботились о нас и нас любили. Да, эти школы были феноменом того времени: благодаря им укреплялась наша вера, ведь они были частью нашей ежедневной жизни – и большей частью.

— Когда Вы ощутили в себе призвание к священству?

— Впервые я над этим задумался еще в младших классах – лет девять мне было тогда. В старших классах я стал задумываться чаще, но потом решил для себя, что сначала окончу какой-нибудь университет, а уж потом поступлю в духовную семинарию. Но когда я учился уже в последнем, двенадцатом классе, наши священники-францисканцы провели между нами опрос. Очень хитрый опрос.

— Чем же он был так хитер?

— Они в опросные листы поместили вопрос: «У тебя есть побуждение стать священником?» И ниже поместили три варианта ответа на него: «большое побуждение», «среднее» и «небольшое». Был, правда, и четвертый вариант – «совсем нет». Но это в самом низу листа, не сразу и заметишь. Помню, я задумался: стать священником у меня было тогда большое желание, но если я так и напишу, то конец моей спокойной жизни – священники не оставят меня в покое. Поэтому я написал: среднее. Потом францисканцы нас пригласили на беседу. Всех – даже тех, которые написали «небольшое». Разговор у меня был именно с тем священником, которого я очень уважал. Ему я сказал, что после школы хотел бы сначала окончить университет, а уж потом пойти в семинарию и стать епархиальным священником. Тогда наши священники-преподаватели устроили мне встречу с ответственным за призвания в епархии. Он был как раз епархиальным священником, но рекомендовал мне встретиться и поговорить с иезуитами. Так у меня в конце концов состоялся разговор с ответственным за призвания в Обществе Иисуса.

Надо сказать, что к тому времени я все-таки отправил документы в разные университеты и даже получил полную стипендию в одном из них. Но ответственный за призвания у иезуитов сказал мне, что лучше было бы мне поступить в новициат сразу же после школы, так как процесс обучения в Ордене очень долгий. Я много после этой беседы молился, советовался с родителями и в конце концов решил просить, чтобы меня приняли в Орден иезуитов. Меня призвали, были беседы с иезуитами, всевозможные опросы, психологические экзамены – и, наконец, я получил от них письмо, что должен приехать в новициат. Это было 14 августа 1964 г.

— Когда у Вас появилась мечта поехать в Россию?

В возрасте 15-ти лет я начал изучать русский язык, причем всё произошло довольно неожиданно. Советский Союз тогда вывел на околоземную орбиту первый в истории спутник, и в США стали много писать о России, возникло определенное увлечение Россией, начали больше изучать русскую литературу. Но в Америке очень немногие знали русский язык, очень мало было таких людей, которые со знанием дела могли бы говорить о России. И вот однажды я открыл газету и в рубрике «предлагаю услуги» обнаружил предложение заниматься русским языком. Уроки русского давал бывший царский офицер. В 1917 г. он приехал в Америку по заданию своего правительства, чтобы заключить контракт на поставки вооружения, а когда узнал о большевицком перевороте, не стал возвращаться на родину. В конце 50-х годов этому человеку было уже 75 лет, он уже давно был на пенсии, а обучение русскому языку было для него просто хобби. Я занимался с ним русским языком 2 года, и за это время мы прошли курс, соответствующий учебнику русского языка для американских университетов.

А буквально на следующий день после моего вступления в Общество Иисуса (мне тогда было 17 лет), 15 августа 1964 г., свои последние обеты приносил отец Уолтер Чишек. Это был человек-легенда, побывавший в сталинской России. 5 лет он провел в тюрьме на Лубянке, потом 10 лет – в лагерях на Крайнем Севере, в Норильске и Дудинке, и еще несколько лет – в ссылке в Красноярске и Абакане. И вот, я стал свидетелем того, как столь знаменитый человек приносит свои последние обеты, которые он не успел принести раньше. Всё это произвело на меня очень сильное впечатление. Тогда же к нам в новициат на обеты отца Чишека приехал отец Кон Майе, игравший ключевую роль в «русском» направлении работы иезуитов. Чуть позднее к нам в новициат на ежегодные духовные упражнения прибыл отец Иосиф Маха – в ту пору молодой священник, писавший диссертацию в университете Нью-Йорка. Я, проходя новициат, также обучался в том университете, и при этом жил в Центре Иоанна XXIII, где тогда проживал и отец Чишек, и ряд других отцов-иезуитов, занимавшихся восточным обрядом, опекавших католиков восточного обряда.

Затем, по окончании курса философии, я отправился изучать русскую историю, и получил по этой специальности магистерскую степень. А потом в моих занятиях Востоком и Россией наступил некоторый перерыв. На практику я поехал в Чили, но на самом деле и этот мой выбор был отчасти связан с Россией. Именно интерес к России пробудил во мне некоторый интерес и к идеям марксизма, социализма. Я приехал в Чили, когда у власти там было левое правительство Сальвадора Альенде, был свидетелем драматических событий, разыгравшихся в этой стране, свидетелем военного переворота, совершённого Пиночетом… Альенде было трудно, потому что большинство населения было против него. Важным фактором политической жизни страны была Христианско-демократическая партия. Официально она не считалась католической, но большинство ее членов были католиками. А кроме этого, в Чили было немного левых христиан, христиан-марксистов. Они не принимали атеистическую философию, но стремились к более активной работе с бедными. Да, в стране кипела активная жизнь, и всё это я видел. А в сентябре там произошел государственный переворот и к власти пришел генерал Пиночет.

— И это всё Вы тоже видели?

— Место, где я жил в Сантьяго, было рядом с президентским дворцом – в пяти минутах ходьбы. И когда там шли бои, было очень хорошо слышно. В нашей обители жили человек десять иезуитов. У всех в городе были или родственники, или друзья, подвергшиеся после переворота преследованиям. Помню, на второй или третий день пришла к нам одна пара. Оба социалисты, он чилиец, она из Бразилии. В Сантьяго во время переворота они находились в больнице, в которой держала оборону против солдат Пиночета группа марксистов. Так вот, из этой больницы эту пару, чтобы они не попали в руки солдат, их вынесли… в гробах. Вывезли на кладбище и оставили там, а уж оттуда они самостоятельно добирались до нашей обители. Поэтому женщина полностью потеряла голос от страха. Я помогал им найти посольство, где они могли бы получить убежище. В посольстве США мне отказали сразу, в канадском посоветовали обратиться в какое-нибудь латиноамериканское посольство. Я открыл телефонный справочник и начал с буквы «А» – «Аргентина». Там мне не отказали, и я сопровождал эту пару туда; в посольстве я попрощался с ними, а один посольский работник мне сказал: «Если вы сейчас выйдете отсюда, то уже не сможете вернуться – так что подумайте». Я ответил, что здесь ни при чем – я просто сопровождал этих людей в поисках убежища. Успели вовремя, надо сказать: уже на следующий день Пиночет распорядился поставить солдат возле каждого посольства. А фамилии этих двоих я увидел в газете недели через две: их искали за то, что они социалисты. Многие социалисты были расстреляны.

— Только социалисты?

— Жестоко преследовались иностранцы. К нам в обитель приехали двое священников из Боливии, представители Папского Совета «Справедливость и мир». По их просьбе я стал заниматься делами находившихся в Чили боливийцев. Кого-то удалось спасти, но многие погибли. Порой тела разыскиваемых мы находили уже в морге.

— Вы долго прослужили в Чили?

— Первый раз – два года. Первый год я занимался в основном делами беженцев, а второй – преподавал в школе иезуитов. В 1975 г. я вернулся в Америку, закончил там учебу. После этого я был рукоположен в 1977 г., а на следующий год снова вернулся в Чили. Работал я тогда уже в приходе: в северном Чили, в городе Арика. Климат там прекрасный: с одной стороны – пустыня, с другой – море. Ни жары особой, ни холода. Прихожане мои были в основном людьми рабочими и очень бедными. В этом городе я служил до января 1983 г., затем работал в новициате в Сантьяго, в школе – там я был и преподавателем, и духовником учеников и их родителей. В Чили же я сделал третью пробацию, и вновь передо мной встал вопрос о возможности поездки в Россию. Я не имел возможности разговаривать с кем-либо по-русски, но я прочел много книг на русском языке: Чехова, Достоевского, Толстого. Над «Войной и миром» полтора года сидел.

— И как Вы в конце концов оказались в России?

В начале 90-х годов я узнал, что в России по прошествии многих десятилетий были восстановлены структуры Католической Церкви и назначены католические епископы, причем епископ Азиатской части России Иосиф Верт принадлежит, как и я, к Обществу Иисуса. Во всём этом я усмотрел некий «знак», и обратился к генералу Ордена иезуитов с просьбой разрешить мне поехать в Россию. «Поезжай, если тебя отпустит твоё руководство в Америке и Чили», – ответил мне генерал. В Америке и Чили меня отпустили. Ещё год я провел в США, где готовился к поездке, «освежая» свои знания русского языка и, наконец, в июне 1993 г. приехал в Россию, а в феврале 1994 г. – в Новосибирск. 4 февраля 1994 г. отец Ежи Карпинский оставил меня одного перед маленьким деревянным домом в Дзержинском районе Новосибирска – там тогда размещалась предсеминария. А потом я долгие годы трудился в предсеминарии: духовным наставником, преподавателем, ректором…

— Что совпало с Вашими «заочными» представлениями о России, а что – нет?

— Я обнаружил, что в США информация о России всегда подавалась тенденциозно, негативно. Даже фотографии в американских журналах: Кремль или Мавзолей на них, скажем, всегда выглядели подавляюще и зловеще, а Красная площадь была пугающе огромна. И вот, я впервые вышел на Красную площадь и убедился, что Мавзолей, оказывается, мал и совершенно не страшен. Спустился в метро и восхитился, до чего же рационально, с пользой для себя используют там время пассажиры: они все читают!

Естественно, то, что я читал о России, то, что я изучал о ней в 60-х или 70-х годах, уже не соответствовало реалиям 90-х. Да и вообще, проведя много времени в России, пообщавшись здесь со многими людьми, я пришел к выводу, что в США о России всегда знали очень мало. Хотя были там и настоящие «эксперты». Например, тот же отец Чишек написал две книги о том, что он пережил в России. Этот человек очень сильно любил Россию и старался писать и говорить о ней только в позитивном ключе. Но он честно писал о трудностях, о лагерях, в которых он провел столько лет. Есть в его книгах и такие узнаваемые «российские детали». Вот, скажем, в лагере в Норильске заключенные там священники регулярно служили Мессу. А для Мессы необходимо вино. Вино было строго-настрого запрещено лагерным распорядком, но было-то оно постоянно. Как это происходило? Вино изготовляли греко-католические монахини на Украине, затем всё дело брала в свои руки «украинская мафия». Одни ее участники сидели в лагере как заключенные, другие были конвоирами, третьи – вольнонаемными работниками, четвертые исполняли роль «курьеров». И вот по таким исправно функционирующим каналам всё нужное для Мессы попадало в лагерь. Тому, кто никогда не был в России, всё это трудно понять: как это возможно? Но как раз такие моменты придают жизни в России своеобразный колорит, а я понял это, когда сам оказался в России.

— Что вас удивило в России больше всего?

— Поначалу я очень удивлялся, как это люди здесь могут выживать, месяцами и даже годами, не получая зарплату. А потом понял: картошка! Русские люди очень трудолюбивы: они подрабатывают на стороне, выращивают картофель и другие овощи на дачах. Американцы так жить просто не смогли бы.

— Сейчас много говорят о том, что надежды на религиозное возрождение России не оправдались, что интерес, вспыхнувший у людей к религии и к Церкви в начале 90-х, постепенно угас и сошел на нет. Вы разделяете такие взгляды?

— Не разделяю и никакого упадка не вижу. Когда я приехал в Новосибирск, на месте Кафедрального собора стояла маленькая часовня – мы ее в шутку называли «кафедральной» часовней. Прихожан было много тогда, многие из них умерли за эти годы, многие уехали за границу. И что же? На их место пришли новые люди, и собор по воскресеньям полон. Я уверен, что будут в России и свои католические священники – и с каждым годом всё больше.

— Католическая Церковь в России – это диаспора, незначительное меньшинство. Наверное, служение священника в маленьких российских приходах сильно отличается от служения в таких странах, как Чили, где католики составляют абсолютное большинство населения, или США, где Католическая Церковь хотя и не находится в большинстве, но представляет собой весьма мощную структуру? А, может быть, в факте «незначительности» католического фактора в России можно увидеть и некий позитив?

— Принципиально, служение католического священника везде одинаково, и не имеет решающего значения, сколько людей он обслуживает: десятки тысяч или просто десяток. Но, конечно, своя специфика есть. В «католической стране» епархиальный священник, как правило, служит в том городе, где он родился и вырос или же поблизости от него. А в России типичный местный епархиальный священник волей-неволей окажется миссионером (эту роль в «католическом мире» обычно исполняют лишь члены монашеских орденов): он наверняка будет служить за много сотен или даже за тысячи километров от своего родного города. Это потому, что в России маленькие католические общины разбросаны по огромной территории.

Серьезной проблемой является также недостаток молодых мужчин в российских католических приходах. Между тем, приходскому настоятелю бывает трудно обходиться без мужской помощи хотя бы в тех же хозяйственных делах.

Кроме того, в странах, где католиков достаточно много, пастырское попечение как правило специализировано. Скажем, одни священники всю жизнь служат на деревенских приходах, другие – в среде городского среднего класса, третьи работают с академической молодежью и т.д. В России, однако, небольшие приходы включают весь спектр национальностей, социальных ролей, профессий. Один и тот же священник обслуживает не только свой городской приход, но и окрестные деревни. К нему обращаются очень разные люди: и старенькие бабушки с немецкими или польскими корнями, и простые рабочие, и студенты с их юношескими поисками, и носители учёных степеней, достигшие возрастной и профессиональной зрелости. Притом священник обязан уметь дать ответ каждому, «стать всем для всех». Иначе говоря, в России сама жизнь вынуждает священника становиться «универсалом».

— Вы, отец Майкл, долгое время были ректором просеминарии в Новосибирске, руководили новициатом иезуитов для стран СНГ. Иначе говоря, тема призваний к священству и монашеству в России известна Вам не понаслышке. Как бы Вы могли охарактеризовать ситуацию в этой области?

— У нас очень часто сетуют на недостаток призваний к священству. Нельзя сказать, что таких призваний у нас много. Однако, как я уже отмечал, серьезной проблемой Католической Церкви в России является крайний дефицит молодых мужчин среди прихожан. Если мы соотнесём число молодых мужчин, готовящихся к священству, с общим числом молодых мужчин, которые являются практикующими католиками, то с удивлением обнаружим, что процентный показатель призваний к священству у нас достаточно высок, почти такой же, как в традиционно-католических странах. Хотя в абсолютных цифрах это, конечно, мало.

Люди, которые приходят в просеминарию или семинарию, – очень разные. Сколько людей, столько и индивидуальных путей призвания. Среди них не найдешь двух одинаковых. Одни приходят, приняв Христа уже в зрелом возрасте, добровольно избрав Католическую Церковь, другие были воспитаны в католических семьях и задумывались о священстве с детских лет. Впрочем, подобная картина сейчас всё больше вырисовывается и на Западе. Если сто или даже пятьдесят лет назад в семинарии и монашеские ордена как правило поступали юноши из благочестивых католических семей, сохранявших традицию, воспитывавших детей в строго-религиозном духе, то теперь всё сильнее дают о себе знать процессы секуляризации. Теперь и в традиционно-католических странах отнюдь не редкость, когда в семинарию приходят молодые люди, не получившие систематического религиозного воспитания, для которых их вера стала плодом личного выбора, совершённого в сознательном возрасте. В целом, как мне кажется, тенденции и в России, и на Западе одни и те же: ситуация западных и российских католиков постепенно сближается.

— И в заключение: скажите два слова напутствия тем молодым людям, которые ныне задумываются о своём призвании, готовятся вступить на путь приготовления к священническому служению в России.

— Прежде всего, я бы призвал их к активному участию в приходской жизни, пожелал бы им найти свое служение в приходской общине. Это может быть служение министранта, но также и участие в благотворительных инициативах, в подготовке молодёжных встреч, в попечении о больных, стариках, нуждающихся. Конечно же, огромное значение имеет жизнь Таинств, частая исповедь и Причастие, регулярное общение с духовником. И, наконец, пока ещё есть время до поступления в просеминарию или семинарию, необходимо хорошо учиться, целенаправленно овладевать специальностью или же добросовестно трудиться по уже приобретённой специальности. Как я уже сказал, в России католические священники обязаны быть универсалами, а потому любые дополнительные знания, умения и навыки весьма им пригодятся.

Источник: sib-catholic.ru