«Воля Отца – моё счастье!» Интервью с неопресвитером Михаилом Ткаличем SJ

30 июля 2022 года епископ Рафал Марковски рукоположил в пресвитеры диакона Михаила Ткалича, SJ. Церемония состоялась в храме св. Андрея Боболи в Варшаве. О своём пути к вере и призвании к священству неопресвитер рассказал Ольге Хруль в рамках цикла «Церковь с человеческим лицом».

— Отец Михаил, давайте начнем с волнующего многих вопроса. Вас можно назвать первым русским иезуитом?

— Это тема неоднозначная, но простой ответ – нет. Есть ведь замечательная группа иезуитов из российских немцев, родившихся в разных республиках СССР: Каны, Верты, Мессмеры, Шмидтляйны… Плюс отец Овсеп, русский армянин. Из тех, кто однозначно и исключительно причисляет себя этнически к русским, по-моему, нас двое: брат Владимир Пашков (у него призвание в братья, а не в священники) и я. Меня уже спрашивали, и я до сих пор не могу ясно ответить на этот вопрос. Возможно, это потому что Российский регион Общества Иисуса – это настолько многонациональная группа, что национальные вопросы вообще не возникают между нами.

— Хорошо, с этим разобрались. Тогда обратимся к вашей истории. Расскажите, где вы родились и выросли?

— Я родился 27 февраля 1985 года в Ростове-на-Дону. У меня есть две сестры и два брата. Моя мама Светлана – фельдшер, папа Василий – инженер сельскохозяйственной техники. Я не знаю, откуда произошла фамилия «Ткалич». Статистика показывает, что больше всего Ткаличей на Украине, моя прабабушка с маминой стороны хорошо говорила по-украински.

Мы ходили в православную церковь в Ростове на Пасху – освятить куличи и яйца, и на Крещение – освятить воду. Первым настоящим свидетелем веры была для меня старушка-соседка, которая часто и долго молилась, и у которой в доме был уголок, завешанный иконами и лампадами.

Я же вообще крещён в Православной Церкви и в Москву приехал учиться, не думая ещё обо всём, что меня ждёт.

И вот, поскольку я из Ростова, то очень хотел, чтобы в пресвитеры меня рукополагал в Москве епископ Николай Дубинин, так как он из Ростовской области – мой земляк. Это было бы так символично. Но так не случилось в силу разных причин.

— Когда и зачем вы приехали в Москву?

— Я приехал в 2001 году учиться на специалиста по защите информации в Российском государственном социальном университете. Там было много математики и физики, я выучился на такого «междисциплинарного айтишника». Сейчас мне это тоже помогает, потому что людям постоянно нужна какая-то помощь: что-то переустановить, почистить, восстановить.

— Как вы пришли в Католическую Церковь?

— В юности я играл на пианино, поэтому после поступления в РГСУ я сразу пошёл петь в университетский хор. Оказалось, что в хоре была очень сильная межконфессиональная группа, чуть ли не половина участников хора – протестанты, католики и православные. Хормейстер была очень смиренная, верующая женщина, и у неё был замечательный подход: если человек умеет говорить, если него есть голос, значит он умеет петь. И был такой случай: человек не умел петь, ему, как говорят в России, медведь на ухо наступил, но он пять лет упражнялся три раза в неделю и в результате стал солистом этого хора.

Как-то мы всем хоровым составом поехали в Рузу, под Москвой, в санаторий. И ночью сидели, болтали, завернувшись в одеяла, ибо ночи уже были прохладными. Тогда один мой друг, солист, бас, рассказал, что готовится к венчанию в храме святого Людовика, но перед венчанием он ещё готовится к крещению. Мне захотелось посмотреть, что это за храм и что это за община.

Однако сначала я пошёл в кафедральный собор и впервые увидел это неоготическое здание, похожее на замок с башенками… Я вошёл, прозвенел колокольчик, началась Месса на польском языке, и я, конечно, ничего не понимал.

Но уже тогда возникло очень сильное чувство: я буду здесь священником! Знаете, случился такой приступ юношеского максимализма. Никакого примера или желания быть на кого-то похожим не было, а решение, несмотря на его неожиданность, было твёрдым. На душе стало спокойно и хорошо, храм стал мне близким. И когда я шёл из храма домой, то чувствовал радость. Я нашёл себя.

Я записался на катехизацию и проходил её почти целый учебный год у сестёр в приходе св. апп. Петра и Павла. Больше всего нами занимались сёстры Павла и Магдалина. Там же я встретил наших уважаемых прихожанок храма – пани Анну и пани Галину. Я всегда чувствовал, что приход св. ап. Петра и Павла — это мой домашний приход, я всегда возвращался именно туда, к этим бабушкам, которые обещали молиться обо мне.

И сейчас, будучи уже пресвитером, я мечтаю туда вернуться. Однако у иезуитов любая международная поездка согласуется с провинциалом, а междугородняя – с местным настоятелем, независимо от того, кто я – ректор, профессор или просто священник. Поэтому если будет разрешение – всё возможно, и я надеюсь вернуться в Москву.

Мое официальное воссоединение со Вселенской Церковью произошло в 2004 году, я тогда был ещё студентом. После получения диплома в 2006 году я поработал ещё три года. С работой у меня всё было хорошо, были повышения, зарплата росла, то есть я знал и понимал, что теряю, уходя в монахи.

Однако толчком к поступлению в новициат для меня стало убийство священников-иезуитов в Москве Отто Мессмера и Виктора Бетанкура. Когда я узнал об этом ночью, то решил, что сатана не будет долго радоваться, я постараюсь их заменить. И пошёл в новициат иезуитов в 2009 году.

— Как вы познакомились с иезуитами?

— Прежде всего, я искал исповедника и духовного наставника, а иезуиты исповедовали в храме св. Людовика, знакомство было естественным. Я больше всего общался с о. Октавио Винчес Ландином и о. Виктором Бетанкуром. Отец Октавио стал моим духовником. Однажды я пришёл к нему с тем, что я чувствую какой-то застой в своём развитии: поначалу всё быстро развивалось, я узнавал что-то новое, постоянно к чему-то приобщался, и вдруг всё как-то остановилось. Отец Октавио ответил: «Вот отличный момент, чтобы начать духовные упражнения!»

Мы делали духовные упражнения с о. Виктором Бетанкуром в течение восьми месяцев. Мой наставник хотел сделать по святому Игнатию Лойоле всё, что только возможно. Из-за работы я мог посвятить молитве только один час вечером, поэтому упражнения шли гораздо менее интенсивно, чем это обычно бывает, и растянулись на восемь месяцев.

— Однако своему сердцу можно не только удивиться, но и ужаснуться…

— Наиболее интенсивная переработка, культивирование, «перепахивание» собственного сердца – это именно опыт 30-дневных духовных упражнений по св. Игнатию. В них участвуют все те, кто вступает в новициат.

Духовные упражнения начинаются после подготовки, размышления о своей жизни, написания автобиографии и обсуждения её с духовным отцом. Ничего особенного не требуется, кандидат открывает только то, что хочет открыть. Это момент доверия.

У духовных упражнений своеобразная структура: есть фундамент, чтобы испытать любовь Бога, затем – на этом фундаменте – мы встречаемся с собственной слабостью, с грехом, мы нисходим на дно собственного человеческого бессилия перед грехом, чтобы потом подниматься со дна с осознанием милосердия Божия.

— А почему важна автобиография? Это форма испытания совести?

— Автобиография нужна для осмысления прошлой жизни, чтобы понять и структурировать события, найти взаимосвязи, понять самого себя, чтобы потом в духовных упражнениях это понимание самого себя углубить и рассмотреть в перспективе Божьего замысла.

Когда устраиваешься на работу, то пишешь, как правило, обычную автобиографию, просто факты. Здесь же нужно не только вспомнить факты, но и ответить на вопросы «отчего?», «почему?», «зачем?» и оценить события с моральной точки зрения. Эти вопросы помогают испытуемому понять себя, дают материал, с которым потом он входит в духовные упражнения.

Очень часто случается так, что мы бежим, бежим, бежим без оглядки… А когда человек спокойно и неторопливо пишет автобиографию, он спрашивает Бога: «Почему это и почему то? А вот тут Ты где был?». Человек начинает замечать, как Господь его вёл по жизни. Вещи, которые ранее казались случайными, вдруг выстраиваются в стройную системную последовательность, приобретают осмысленность. То, что мне казалось поражением или произошло против моей воли, в нарушение моих планов, вдруг обретает смысл, видится как необходимое.

Cв. Игнатий считал, что 30-дневные духовные упражнения настолько меняют человека, что ему их уже не нужно повторять. Никогда. Если человек входит в них с щедростью и с полным доверием, то получаемого опыта встречи с живым Господом достаточно на всю жизнь. Другое дело, что современная культура настолько требует от нас постоянно жить на высоких скоростях, поэтому несколько десятков лет назад мы решили регулярно возвращаться к тому основополагающему опыту, делая ежегодные восьмидневные духовные упражнения.

— Но эти упражнения ведь могут сломать человека?

— Скорее нет, они «перепахивают», а потом укрепляют. В их основе – ситуация человеческого выбора.

Да, первая неделя может сломать. Если опыт Божией любви, близости и милосердия, безусловного принятия со стороны Бога недостаточно укоренился в сердце, то встреча с собственными тенями, собственной слабостью может быть тяжёлой и травматичной. Первая неделя – самый деликатный период духовных упражнений, когда ты встречаешь свой собственный страх. Поэтому на подготовительный этап даётся столько времени, сколько нужно. Человек должен созреть именно к опыту безусловной отцовской любви к нему как к ребёнку, как к младенцу.

— Когда иезуиты начинают заниматься духовным руководством?

— Достаточно рано. Иезуиты считают, что каждый, кто прошёл эти 30-ти дневные духовные упражнения, может делиться этим опытом. Такой опыт у меня, например, уже был. Кто-то его проходит уже в новициате, с молодёжью.

— А какова процедура вхождения в новициат?

— Ему предшествует серия разговоров с разными иезуитами для того, чтобы убедиться в том, что моя мотивация действительно серьёзна. Св. Игнатий был достаточно радикален: он хотел чтобы тот, кто вступает в новициат, вступал в него с решением отдать свою жизнь ордену. Не с решением посмотреть, попробовать, а сразу – отдать жизнь.

Беседы с опытными иезуитами нужны, чтобы получить объективную картину призвания – и для меня, и для отцов ордена. После разговоров со мной написали рапорты настоятелю региона (в моём случае это был отец Энтони Коркоран, он сейчас в Киргизии, Апостольский администратор в Папской миссии), и он принял решение о моей дальнейшей участи. Решение было положительным, и я получил приглашение в новициат.

Итак, я стал послушником (поступил в новициат) в 2009 году. Выходит, что моя формация длится уже 13 лет и продлится ещё лет 5 минимум, наверное. Она завершается последними обетами, у нас это обычно происходит через несколько лет пастырской работы. Формация – неточное слово в данном контексте, но лучшего не нахожу.

Когда я пошел в новициат, то думал, что больше уже не буду заниматься компьютерными делами, однако, когда в 2010 году случилось страшное наводнение в Польше, наставник послушников (магистр) попросил меня сделать сайт для помощи пострадавшим в этом бедствии.

— Как устроен иезуитский новициат?

— Новициат — это очень интенсивное вхождение в различные способы молитвы, которые практикуют в нашем Обществе, духовная закалка, чтобы испытать на себе близость с Богом и потом, когда человек работает, учится, когда куча дел и мало времени – обращаться взором к этому опыту.

Это такая «жёлтая подводная лодка», в которой задраиваются люки, и вы в ней внутри, вне социальной жизни и активности. Да, бывают контакты в приходе, пастырская практика с одной из приходских групп, совместные поездки, несколько недель санитарной работы в больнице, двухнедельное «бродяжническое паломничество» , несколько недель жизни в какой-нибудь полноценной апостольской общине.

— Что такое «бродяжническое паломничество»?

— «Бродяжническое паломничество», официально – паломническое испытание, одно из четырёх крупных «испытаний» (это взаимное испытание послушника и Общества Иисуса, взаимная «примерка»: месячные духовные упражнения, больничное испытание — санитарная работа в больницах и хосписах, паломническое испытание и апостольское — жизнь в апостольской общине).

В паломническое испытание мы идём без денег, иногда, в зависимости от маршрута паломничества, настоятель просит взять небольшую аварийную сумму денег и заряженный, но выключенный, телефон. Маршрут прокладывается заранее, на бумажных картах. Еду и ночлег нужно просить у людей, что-то типа «идём в паломничество туда-то, не найдётся ли у вас воды, а то мы такие голодные, что нам спать негде». Мы с собратом-поляком шли по Украине в Зарваницу, в среднем нас кормили/давали ночлег в 1 доме из 10. Причём чем беднее дом, тем больше была вероятность положительного ответа. Обычно мы не говорили, что имеем отношение к ордену или к семинариям. Иногда, когда нас уже принимали на ночлег, если после ужина мы видели, что человек одинокий, слабый, в той или иной степени боится засыпать, когда в доме два незнакомых относительно крепких парня, тогда мы показывали официальное письмо от Магистра, и спокойно засыпали. Это же письмо мы должны были бы показать, если бы нас остановили для проверки полиция или милиция, но я не слышал, чтобы это кому-то требовалось.

Большую часть времени мы живём в закрытой общине, в сепарации, с минимальными контактами с другими иезуитами, которые не являются частью общины новициата.

— Так это же «тепличные» условия!

— Может быть, это «теплица», но может, и «морозильная камера» — кто знает? (смеётся) Ведь социальные контакты в новициате «вымораживаются». Это важно особенно сейчас, когда у людей есть зависимость от средств коммуникации. А чтобы отсоединиться от всего, чтобы увидеть своё сердце , нужна полная изоляция. Чтобы заметить самое важное, необходима тишина.

Наш новициат был в Гдыне, и теперь это официальное место для новициата для иезуитов из России, потому что он культурно самый близкий из возможных.

— Вы уехали в Гдыню, уже зная польский? Как он вам дался?

— Поначалу, не скрою, было трудно. Я взял несколько уроков в Новосибирске, когда я там был на собеседовании около трёх месяцев. Меня учила языку одна пожилая полька, знакомая отца Станислава. У неё было особое старомодное произношение, она говорила так, как раньше говорили в польских театрах. В Москве несколько занятий со мной провела Наталья Зыкова. То есть когда я приехал в Польшу, то мог уже спокойно сказать несколько фраз.

В большинстве религиозных институтов новициат длится один год, у иезуитов – два года. Затем настоятель новициата и провинциал решают, действительно ли этот путь подходит для этого человека. Иногда случается так, что кандидаты получают отказ в дальнейшей формации. И это тоже выясняется в духовных упражнениях в молчании, когда идёт очень глубокая беседа с Господом при полной отстранённости от всех социальных контактов и медийного шума, когда человек видит в правде самого себя и ищет ответ на вопрос о том, действительно ли этот путь для него. И чаще всего люди расстаются с Обществом после духовных упражнений.

После двух лет новициата наступает время обетов. Мы сразу приносим вечные обеты, но изначально они частные.

— Как так? Вечные и – частные?

— Суть монашеских обетов в том, чтобы жизнь свою отдать Богу. А как жизнь можно отдать на год? Я либо отдаю жизнь, либо незачем и затевать. Поэтому обеты сразу вечные.

А частные они потому, что их канонические последствия пока ещё не полные, человек пока ещё не полностью связан с религиозным институтом… Первые обеты – это моё личное обещание Богу.

Если человек захочет уйти из ордена, то на стадии частных обетов он может этот вопрос решить с настоятелем. А на более поздних стадиях обращаться нужно уже выше — к генеральному настоятелю Общества Иисуса и в Ватикан. И процесс идёт гораздо дольше.

— Что следует за новициатом?

— Мы оставляем ту «духовную теплицу», о которой говорили раньше, и смотрим, как духовные плоды из этой теплицы мы можем развивать в жизни, которая более открыта. Мы уже имеем право поступать в университет наравне со всеми, возвращаться во всей полноте в социальную жизнь и в социальные сети.

Путь формации продолжается изучением философии, я в качестве специализации выбрал антропологию, науку о человеке. Философию мы изучаем всё же вместе со своими собратьями в иезуитской академии «Игнитианум» в Кракове. Там начинается важный этап укоренения в повседневности. Я жил в доме, где более 50 иезуитов. Важно понимать, что у иезуитов — общинная жизнь, в общине — минимум два-три монаха. Крайне редко, в исключительных ситуациях иезуит живёт один.

— Какой следующий этап после философии?

— Потом начинается перерыв на два года пастырской практики, которая нужна для того, чтобы не сидеть всё время «в книжках» и не забывать, зачем мы учимся. А учимся мы ради людей и для людей.

Период пастырской практики тоже проходит в общине. У иезуитов популярна практика в школах либо в приходе. Меня отправили в Томск, где иезуиты по просьбе епископа Верта приняли в опеку приход и школу. В Томске, кстати, единственная в России католическая школа с полным циклом — от дошкольного воспитания до окончания школы с аттестатом зрелости государственного образца: негосударственное образовательное учреждение «Католическая гимназия города Томска». Она действует с 1993 года.

Там я преподавал информатику и черчение. В приходе занимался с хором, много песен переводил из польского репертуара (школа Андрея Гуза). Мы пели на Мессах, готовили концерты c молодёжью – это было замечательное время.

Сейчас музыкальной практики у меня, к сожалению, меньше. После рукоположения в диаконы я чаще нахожусь возле алтаря, и это уже совсем другое место служения. Да и пандемия сильно помешала музыке – все в масках, петь непросто.

— А после двух лет пастырской практики?

— Начинается классическое богословие, которое я изучал два года в Чили, после чего вернулся в Варшаву, чтобы получить степень магистра богословия, это заняло ещё полтора года.

В Чили с испанским языком сложилось примерно так же, как с польским: были разрозненные занятия то там, то здесь. Я приехал в Чили на несколько месяцев раньше, чтобы заняться языком. Надо признаться, что во время первого семестра «плавание» в языке стало «плюсом»: на экзамене, когда я не помнил точного ответа, я мог задумчиво сказать: «Как же это будет по-испански?»

Потом, когда я закончил магистратуру в Варшаве, в Коллегии «Боболянум», меня направили в Мадрид, в Папский Университет «Комильяс». Испания, конечно, сердце игнатианской духовности, она ближе всего к Лойоле. Там много специалистов, замечательные условия для учёбы. Там я сделал специализацию по богословию в духовности для получения канонической церковной степени лиценциата (до этого в церковной образовательной системе у меня был только бакалавриат по богословию).

В Мадриде был иезуитский приход, я приехал туда уже диаконом, поэтому служил, выносил Библию, крестил, венчал… Однако во время пандемии это было не так часто, всё было минимально.

— И сколько уже можно учиться? Когда финал?

— Университет в Мадриде я закончил недавно, вот только что. И собираюсь посвятить учёбе ещё 4 года – написать диссертацию и получить степень доктора теологии. Надеюсь сделать это в Варшаве.

— Есть ли у иезуитов взаимосвязь между образованием и рукоположением?

— Взгляд на священство у иезуитов особенный, и он мне очень нравится: у нас нет внутреннего давления, принуждения к священству. Иезуиты не считают, что если ты не рукоположен, то ты не совсем полноценный иезуит.

C самых первых дней в ордене мы исполняем волю Божию. Рукоположение во священника — это важный момент на этом пути, но это скорее дополнительный инструмент для того, чтобы служить, чтобы выполнить Божью волю, а не главная цель.

— Подразумевает ли священство образовательный ценз?

— Для рукоположения есть канонический минимум: два года философии и четыре года богословия, независимо от того, где эти курсы пройдены — в семинарии, в монашеском ордене, в университете… У иезуитов часто бывает так, что еще до вступления в Общество человек уже изучал философию и даже теологию.

Когда я подал прошение о рукоположении в 2021 году, то эти канонические требования были соблюдены. Диаконом я стал 19 июня 2021 года. Обычно между степенями священства дают год времени чтобы нарадоваться диаконскому служению, ибо у диакона в литургии особая функция.

Меня рукополагали во диакона и в священника в одном и том же храме — в санктуарии св. Андрея Боболи в Варшаве. Рукоположение в обоих случаях совершил епископ Рафал Марковский, вспомогательный епископ Варшавской архиепархии, брат известного музыканта Якуба Марковского.

— Что для вас священство?

— Прежде всего это исполнение миссии Иисуса. На духовных упражнениях мы явно переживаем близость Господа и хотим включиться в Его миссию. А что есть Его миссия? Отец посылает Христа для того, чтобы таинство спасения было реализовано и чтобы воля Отца была исполнена. И мы подключаемся к этой миссии. Поэтому мы, священники, верим, что это как раз тот путь, по которому Господь нас призывает идти.

Мы верим, что путь призвания, который принимает каждый человек (в нашем случае — священство) — это путь, на котором мы лучше всего сможем реализовать всё то, что Господь нам даёт, на котором мы можем стремиться к нашему спасению наиболее простым и надёжным способом.

Мы исполняем волю Отца, который знает и любит нас больше всех. Его воля — наше счастье!

Я признателен всем, кто приехал на моё рукоположение: о. Штефану Липке, SJ, о. Виктору Жуку, SJ, семье Евгении и Аркадия Александровых, друзьям из Литвы, из Томска и Москвы и другим собратьям и друзьям из разных стран.

— Где вы продолжите своё служение?

— У меня уже есть назначение — я поеду в Европейский центр коммуникации и культуры, который находится в Фаленице, пригороде Варшавы. Я буду помогать директору о. Михалу Гудковскому, SJ и отвечать за технические и финансовые дела дома. Кроме того, я собираюсь писать докторскую диссертацию под руководством профессора о. Марека Блазы, SJ. Мы с ним давно знакомы, он согласился меня взять в ученики. Я хочу исследовать пути преодоления некоторого разрыва между догматическим богословием и богословием духовности.

— Каковы ваши неопресвитерские пожелания прихожанам, друзьям и всем, кто прочитает это интервью?

— Во-первых, всем, кто готов его принять, я преподаю неопресвитерское благословение. Во-вторых, я желаю нашим прихожанам и друзьям всегда и во всём хранить верность Господу, и тогда наша жизнь, наше счастье и наша свобода будут в надёжных руках.

А ещё желаю не забывать общаться, и общаться по-настоящему: с Богом, друг с другом и со своим собственным сердцем. Чем меньше недосказанности, непонимания, домыслов, иллюзий и предрассудков, тем легче нам встретиться с реальностью, принять её и искренне возрадоваться присутствию в ней Бога.

Беседовала Ольга Хруль

Фото обложки: Ольга Хруль

Источник: рускатолик.рф